Враг в зеркале

При очевидной противоположности позиций России и Великобритании в "деле Литвиненко - Лугового" в их аргументации парадоксальным образом можно найти буквально зеркальное сходство. Создается впечатление, что конфликтующие стороны упражняются в дублировании доводов друг друга.

Симметричность аргументов Москвы и Лондона можно проследить по крайней мере по трем направлениям. Во-первых, и британский и российский дискурсы формируются вокруг типично модернистских представлений о государственном суверенитете: у нас есть все свое, а все чужое заведомо хуже. Соответственно, у обеих сторон сильная мотивация - не предстать в глазах внутренней аудитории и международного сообщества слабыми. При этом "слабость" понимается как излишнее доверие юридической и правоохранительной системе друг друга, а "сила", наоборот, как умение провести публично признаваемую грань между "своими" и "чужими". "Я горжусь, что живу в великой стране" (1). Эта фраза А.Лугового как нельзя лучше иллюстрирует один из ключевых пунктов дискурса суверенитета, вокруг которого вращается основная масса слов и заявлений. Выступления политиков типа В.Жириновского и комментаторов вроде М.Леонтьева в российском медийном пространстве, содержащие геополитически заостренные антибританские выпады, усиливают ощущение того, что Россия (равно как и Британия) использует "дело Литвиненко - Лугового" для достраивания необходимых элементов своей политической идентичности.

Во-вторых, симметричность обнаруживается в том, что обе стороны имплицитно расширяют рамки дебатов. Особенно ярко это проявляется в дискуссиях о том, будут ли в результате шпионского скандала затронуты неполитические сферы взаимоотношений, особенно экономические. Напомню: незадолго до своего ухода с поста премьера Тони Блэр обратился к британскому бизнесу с предостережением относительно крупномасштабных инвестиций в Россию. Зеркально симметричный ответ без обиняков был сформулирован Вячеславом Никоновым: "Английским компаниям в России будет тяжелее вести бизнес" (2). В данном контексте наиболее симптоматичным представляется тот факт, что стороны не только допускают возможность выхода истории с Литвиненко и Луговым за политические рамки, но и всячески показывают, что политика не воспринимается ни там ни здесь как автономная сфера: она не только нуждается в дополнительной легитимации (например, экономическими средствами), но и в экспансии на другие сферы. Дискуссия на эту тему продолжает начавшиеся недавно споры о том, являются ли экономические инструменты, которые Россия все чаще использует в отношении других стран, ее скрытым "политическим оружием", или все-таки Москва придерживается преимущественно бизнес-логики, пусть и в ее жестком варианте. В данном случае вопрос оказывается повернутым на 180 градусов и формулируется так: являются ли политические разногласия между Россией и одной из ведущих стран Евросоюза достаточным основанием для пересмотра экономических параметров сотрудничества? Кажется, положительный ответ на него уже созрел и в Лондоне, и в Москве.

В-третьих, симметрия наблюдается и в том, что в обеих конфликтующих странах есть свои исключительные фигуры, своего рода священные коровы. Для Британии это Борис Березовский, а для России - Андрей Луговой, чье превращение в медиазвезду произошло во время его теле- и радиоинтервью 26 июля 2007 года.

Эта трехликая симметрия разрушается только однажды, а именно когда британские "двойники" пытаются ввести в дискурс такое понятие, как " добрая воля", которое логически можно воспринимать только в противопоставлении чисто правовым аргументам. Например, многие британские комментаторы трактуют интенции своего правительства в том смысле, что оно хотело увидеть проявление "доброй воли" Москвы в сотрудничестве по расследованию обстоятельств смерти А.Литвиненко. Продолжением этого аргумента стала навязываемая А.Луговому дискуссия о том, почему бы ему по "доброй воле", при условии осознания своей невиновности, не отдать себя в руки британского правосудия? По сути, эти вопросы - ключевой источник политизации сложившейся ситуации, поскольку они обозначают мнение о недостаточности правовых рамок, которые регулируют взаимоотношения между Москвой и Лондоном.

Последствия "дела Литвиненко - Лугового", конечно же, выйдут за пределы двухсторонних отношений. Фактическое прекращение российско-британского сотрудничества в борьбе с терроризмом ставит под большое сомнение перспективы таких институтов, как "Четыре общих пространства между РФ и ЕС", а также Совет РФ - НАТО. Но важнее другое: конфликтные события на линии "Лондон - Москва", к сожалению, подтверждают гипотезу французского политического философа Алена Бадью о том, что "терроризм превращается в несуществующую субстанцию, в пустое имя" (3), которое каждая из сторон наполняет своими смыслами. Если для Лондона терроризм ассоциируется с использованием радиоактивных веществ для устранения граждан Великобритании, то для Москвы - с фигурами Б.Березовского и А.Закаева, скрывшимися от российского правосудия на берегах Туманного Альбиона. Лучшей ситуации для "Аль-Каиды" сложно представить!

Относительно "внутренних эффектов". Уже сейчас можно констатировать, что проевропейский дискурс в России не просто ослаб, а практически исчез. Действительно, после "эстонского" и "британского" инцидентов публично симпатизировать Европе в России стало весьма проблематично. Резкая маргинализация проевропейского лобби в публичном пространстве России - это в числе прочего косвенная цена за ту политику "открытых дверей", которую Лондон сознательно (несмотря на жесткость своего антииммиграционного законодательства) проводил в отношении наиболее противоречивых фигур из числа россиян, по разным причинам не вписавшихся в "путинский режим".

Примечания:

1) Московские новости, #28 (1395), 20-26 июля 2007 г. С.12.

2) Московские новости, #28 (1395), 20-26 июля 2007 г. С.13.

3) Alain Badiou. Infinite Thought. Truth and the Return of Philosophy. London & New York: Continuum, 2006. P.146.

       
Print version Распечатать