Я никогда не чувствовал себя специалистом в национальном вопросе. Отчасти потому, что не уверен, что нации существуют в реальности, то есть на уровне ген, а не просто являются одним из способов социализации. Есть даже такая работа, убедительно доказывающая, что в природе нет евреев, а есть лишь привычка считаться евреем. Отчасти потому, что на протяжении всей моей жизни этот вопрос интерпретировался крайне путано, многословно и противоречиво, притом, что непререкаемыми авторитетами.

Например, когда я учился в школе, на уроках истории и обществоведения нам вдалбливали в голову нехитрые тезисы ленинской национальной политики, которую (а дело было чуть дальше Хрущева) не забывали противопоставить незрелой национальной политике Сталина. Сталин, видите ли, стоял за унитарное государство с городовыми на каждом перекрестке, а Ленин – нет, он был добрый, справедливый и демократ. Он и Сталина убеждал, что с одними городовыми счастья не будет, а будет у нас счастливый союз наций, если им всем предоставить равные права – и лезгинку танцевать, и хороводы водить, - вплоть до полного и свободного отделения. Вот какой Ленин был «матерый человечище».

Но я этого никогда не понимал. Как же можно так нерачительно поступать с ЭсЭсЭром-то? Большое – значит сильное, хорошее. Его нельзя дробить. Наоборот, нужно Монголию к нему присоединить. И Болгарию. Сталин мне в этом смысле всегда казался более честным, чем Ленин. Ведь когда на моих глазах вопрос и действительно исподволь заходил о каких-то обособлениях, скажем, Прибалтики… Или Венгрии… Или ГДР… Или Польши… Или Чехословакии… коммунисты тут же про лезгинку, хороводы и краковяк забывали и начинали искать руку коварного Запада. Политинформаторы на местах втюхивали нам идею, что с такой-то ленинской свободой и заботой хотеть отделяться от СССР или от Совблока может лишь ненормальный или враг. Ненормального, понятно, надо в психушку, врага – в тюрьму.

То есть свобода национального самоопределения в СССР, - делал вывод и я, - всегда была тут лишь «как бы», а воспользоваться ею – ни-ни. И несомненно, именно это Ленин имел в виду, разрабатывая «ленинский план», а Сталин с грузинской непосредственностью просто выбалтывал его тайный параграф.

Свидетельствую: ленинское лицемерие в качестве эффективной национальной политики успешно действовало долгие годы, обогащаясь лицемерием более поздних советских вождей. Я еще не успел закончить школу, а Брежнев уже протрубил о возникновении новой невиданной в мире общности – советского народа, прослыв по этому поводу гением и ученым антропологом. Причем насчет такого его открытия даже у меня – потенциального диссидента юного возраста - не находилось особенных возрождений. Ведь советское государство в то время и действительно представлялось мне эдаким огромным однородным блином с размазанным по нему населением. Куда, в какой край не приедешь, - а после школы, учась в Институте, мы часто ездили в весьма стрёмные стройотряды, - везде, такое впечатление, ты непременно высаживался на типичном заплеванном полустанке с грязным буфетом, толстой буфетчицей и хлебной котлетой с мухами. По улице Ленина барачного типа вы непременно попали на площадь Ленина с библиотекой и райкомом.

А как же иначе? Если Запад демонстрировал подминающую национальные культуры типизацию Макдональдсов, кока-колы, секс-шопов и масс-культуры, по слухам, вешал негров и загонял индейцев в резервации, то Советский Восток – типизацию равенства в нищете, вернее, в скучной однородности, благодаря которой образовывалась амальгама неподдельной дружбы народов!

Помню, в детстве мои родители посылали меня от Почтового Ящика № такой-то, где они работали, в ведомственный пионерлагерь в Абхазию, который по случаю близости к границе так же шифровался кодовым номером: п/л №…. и так далее. Так там между нами, детьми, - русскими, абхазами, грузинами, осетинами и армянами из Еревана - абсолютно не было никакой вражды. Не то, что сейчас.

В то же время такая советская типизация не сложилась как следствием исторической рациональности, а возникла исключительно из инерции русской революции, идеологически восходящей к единственно верному марксистко-ленинскому учению об интернационализме угнетенных против интернационализма угнетателей. Сильно проявившемуся, кстати, и на полях сражений Первой мировой войны.

Широко известны эпизоды, когда и русские, и воюющие с русскими немцы в разгар ожесточенного сражения могли вдруг решить воткнуть штыки в землю, побрататься, а потом массово дезертировать с линии фронта – каждый в свою сторону. Что, впрочем, не мешало им уже через минуту снова рубиться насмерть, а через двадцать с лишним лет с еще большей ожесточенностью схлестнуться во Второй мировой войне.

К несчастью для теории ее подтверждения находились все реже и реже, и народы в конце концов начисто забыли молитву «Пролетарии всех стран соединяйтесь». Если честно, никто даже толком не знал, а что теоретически должно произойти с интернациональной типизацией, когда советское общество выйдет из смуты революции и начнет социально расслаиваться в мирной жизни, когда угнетателями в глазах наций окажутся сами советские вожди.

Именно поэтому последние дополнили ленинское лицемерие вполне конкретными политтехнологиями.

Самая грубая из них – убийства национальных лидеров, героев, претендующих на роль объединителя той или иной нации. Единственный в городе грузовик раздавил единственного в городе велосипедиста Тер-Петросяна (Камо). Обрусевшего немца Мейерхольда били резиновым жгутом по пяткам, а потом расстреляли в подвале на Лубянке. Точно так же в ДТП кончили главу еврейского антифашистского комитета С. Михоэлса. И отчасти этой цели послужила почти полная ликвидация в 30-ых годах так называемой ленинской гвардии старых революционеров.

Ну, а более мирный, как бы технологический прием – прикомандирование к первым секретарям национальных партийных организаций второго секретаря из Центра, русского. А к нему – офицера КГБ-НКВД с маузером, нацеленным в висок. Эта система успешно работала долгие годы, и как гнила, распадалась – здесь мы опустим.

Отметим же важное. Генеральным испытанием для многонационального СССР и прологом распада Совблока стало культурный и политический контакт с подлинно этнически ярко выраженным Афганистаном… Причем не будет пытаться здесь как-то охарактеризовать афгано-советскую войну 1979-1989 годов – как захватническую или как освободительную. На радость оппонентам даже признаем, что в каком-то смысле с помощью советского оружия в Афганистан и действительно экспортировался более высокий уровень жизни, и более развитые социальные системы – образование, здравоохранение и пр. Что питает и сегодняшние мечты вернуть России эту зону влияния.

Зафиксируем, однако, другое. Одновременно с этим опыт афганской войны выявил, доказал и ту непреложную истину, что при всех благих устремлениях НЕВОЗМОЖНО ЭКСПОПРТИРОВАТЬ КУДА-ЛИБО БОЛЕЕ ПРОГРЕССИВНЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ, НЕЖЕЛИ УКОРЕНИВШИЕСЯ В МЕТРОПОЛИИ. И что этим все экспансии… ограничены.

Существуют документы, иллюстрирующие, как, в частности, разбираясь с афганскими проблемами, советские вожди довольно хладнокровно наблюдали за политическими репрессиями внутри поддерживаемой ими колониальной политической системы. В духе апробированной в 30-ых годах партийной этики они ничтоже сумняшеся предали своего ставленника Амина. Сначала отравили его, а после реанимации с помощью честно выполнявших свою работу советских врачей еще и пристрелили в собственной резиденции, которую до этого подряжались охранять. Уходя из Афганистана под обновленческие марши перестройки, они точно так же кинули и второго своего ставленника - Наджибуллу, которого вскоре повесили талибы. Вряд ли сама по себе такая модель политического поведения может казаться привлекательной в долгосрочной исторической перспективе.

Но то, что верно в отношении Афганистана, было верно так же и в отношении собственных национальных окраин. Русские россияне всегда себя чувствовали обиженными и обделенными вследствие неблагодарности братских народов, которым они самоотверженно помогали своими рабочими и инженерами, не без оснований считая СССР «перевернутой империей». Так ведь и Россия – как ее сердце – никогда не могла дать национальным окраинам большей демократии и большей справедливости, чем те, которые практиковала сама. Стремящееся в идеале к фактической унитарности, многонациональное и многорегиональное советское государство никогда не могло универсализировать свое право, полицию, юстицию, и даже армию. Отчего россиянин из центра, попав по какой-нибудь надобности на периферию, случалось, запросто исчезал в рабстве у местного феодала, днем – уважаемого партийного работника и интернационалиста. Как это, в частности, описано в повести «Журналист для Брежнева».

Более того, уже и с отваленными от себя национальными республиками, после «лихих 90-х», Россия (еще одна имперская матрешка внутри большой имперской матрешки СССР) все так же фатально была озабочена приведением своего имперского права к некоему общему знаменателю. Что, обусловило круг наипервейших задач национального лидера «нулевых» В.В. Путина...

Если афганская война ввергла весь советский мир в тяжелейший экономический, а в еще большей степени - идейный кризис, то последующий за ней распад Совблока предварил распад и Советского Союза. Последний происходил в родовых муках «дикого капитализма». От культовых в перестройку следователей и народных трибунов Гдляна и Иванова советские люди узнали немало интересного о подлинной жизни наций и размахе хищений и коррупции национальных бонз. И если эта тема продержалось недолго, то лишь потому, что порицаемое при Советах в постсоветское время мимикрировало под успешный бизнес. Но главное, что не позволяло связать гибель империи с национально-освободительным движением, это удивительная скорость распада, отчего сегодня снова становится популярна конспирологическая версия, согласно которой «вся перестройка была сознательной спецоперацией номенклатуры по конвертации ее абсолютной коллективной политической власти в огромную индивидуальную экономическую власть ее наиболее выдающихся представителей» (Андрей Пионтковский).

Пионтковсий – не открыватель. Он слово в слово повторяет Буковского, приводящего в доказательство документ под названием «Записка»:

«В августе 1990 г. аппарат ЦК составил сверхсекретный документ под названием "Записка" (...), в котором предлагалось широкомасштабное вступление партийной элиты в международный финансовый рынок. "Записка" была представлена заместителю генерального секретаря Ивагико, который, приняв предложение, изложенное в записке, отреагировал на это так: «Всем партийным кадрам, которым доверяется подобная коммерческая деятельность, требуется поставить перед собой задачу изучить коммерческое дело. Они должны действовать скрыто и негласно, чтобы исключить всякую связь между этой деятельностью и ЦК» (В. Буковский, «Московский процесс»).

«Записка» показывает, что курок спустила не Америка, а КПСС. По вине ли ее руководителей или играющих собственную игру спецслужб, в результате ли народного гнева, но факт заключается в том, что сначала их не было видно, а потом национальные элиты (читай национальные номенклатуры) в мгновение ока обозначились на всем некогда однородном постсоветском пространстве. Именно они раскололи Империю на нации, а нации вернулись в политику. Не случайно у кадрового советского офицера, генерала авиации сепаратиста Джохара Дудаева в распоряжении вдруг загадочно обнаружилась целая армия вместе с современным оружием, что открыло эпоху большой кавказской войны.

Сегодня это наследство досталось России, и загнать зверя искусственно возрожденного национализма обратно в клетку понятия «народ» ей вряд ли удастся легко. Ведь война на Кавказе – реальная, а не только ментальная рана, которая аукается в центре ксенофобией и полицейским контролем, далеко выходящим за рамки образа «единого государства». Обыски российских граждан прямо на улицах исключительно по принципу «ты на лицо не выглядишь наш» (видел вчера: остановили парня в метро, обыскали, отправили дальше, а он привычно разводил руки в сторону, хорошо, что не стоял на коленях и не держал их за головой) - сегодня обычное дело в столице. Странно, что одновременно с этим мы мечтаем о дорожной карте вступления в Евросоюз.

Регионовед и «советский интернационалист», идеолог возвращения на Кавказ и в Афганистан, Юрий Крупнов, напрасно взывает: «Сегодня, когда идёт война за Большой Кавказ, любые разговоры про отделение Кавказа, Северного Кавказа и т.п., из каких бы аргументов, эмоций и причин они ни исходили, - являются антироссийскими». Но вопрос ведь уже не в том, ПОЧЕМУ НАМ, СОВЕТСКИМ ОСКОЛКАМ, НЕЛЬЗЯ «РАЗВОДИТЬСЯ», а ПОЧЕМУ НЕОБХОДИМО ОСТАВАТЬСЯ ВМЕСТЕ, БЫТЬ ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТАМИ?

Ведь если не для того, чтобы бороться с социальной несправедливостью, – национальная идея начала прошлого века, - то получается: чтобы обеспечить безбедное существование своим олигархиям? А зачем это русским, да и не русским россиянам?

В такой интерпретации даже казенный интернационализм становится проявлением ксенофобии, да и вам, Юрий Васильевич, вряд ли понравилось бы, если бы вас силой ЗАСТАВЛЯЛИ жить с нелюбимой женой, которая к тому же намеривается делить ваше имущество?

Таким образом, проблема есть, и она, очевидно, требует иных политик. Например, если не с борьбой за социалистический рай, то Россия могла бы вернуться к подлинно интернациональной идее свободы, демократии и прав человека и понести ее во внешний мир. Однако российская власть продолжает действовать наоборот. И белорусский президент, которого вчера публично обвиняли в похищениях людей и фальсификации выборов, снова наш друг.

Россия - все еще огромна, но ее огромность проявляется не в ресурсах, которыми распоряжается рядовой россиянин, а в том, что у того, как правило, не хватает «ресурсов» долететь из одного ее края в другой, он отдыхает в Турции, а совсем не на своем Дальнем Востоке. И Благовещенск на Амуре скорее интегрируется с китайским городом Хейхе, чем с Москвой.

Традиционно стремясь к унитарности, власть на бумаге сокращает временные часовые пояса, что, собственно, не влияет на восходы и заходы солнца, да и собственно количество регионов. Она показно интернациональна и она вроде бы против фашизма. Но, кажется, она показно более за русских националистов, чем даже националистическая оппозиция. В смысловом тумане прячется желание придать системе устойчивость, цельность, обезопасить режим от социальной критики. Но без национальной идеи это все еще фаза распада, а не интеграции.