Сижу за решеткой...

А.С. Пушкин

1.

Редко в последнее время приходится видеть связный и разумный текст, который бы одним махом расставлял все точки и над "i", и над "е", и над всеми прочими буквами - даже над теми, где никаких точек и в помине не было. Я имею в виду большую и обстоятельную статью Романа Романова "Роботы победят", вдоль и поперек которой весело и убедительно пляшет мысль о том, что именно путинские андроиды "победят" и после этого всласть объедятся черничных пирогов.

Меньше всего я склонен обвинять автора в "продажности" и кричать о том, что "кровавый режим" скупает на корню всех и вся. Для этих криков специально созданы "оппозиционные молодежные движения": пусть они делают то, что им заповедано.

Меня же как человека маленького и частного волнует другое: сама логика "победы роботов" и "черничного пирога", который, конечно же, "лучше" битья о стены, просто потому, что пирог - вкусный, а стены - нет. В рамках этой логики и впрямь по делу выглядит и к ночи помянутый Сартр, и американские размышлятели о "судьбах нации", и юные "Наши", катающиеся на "бананах" по Селигеру. Но Роман Романов, сам, может быть, того не ведая, идет немного дальше, чем обязывает его логика. И это самое "дальше" изнутри разрушает всю стройную теорию, которую кратко звучит так: "Выжить в качестве человека можно, только проигнорировав вертикаль. Но чтобы ее проигнорировать, в нее нужно встроиться. Стать "роботом". И тогда хотя бы на бумаге будут возможны такие вот логические парадоксы: " Уверен, что каждый из проправительственных роботов вполне счастлив в личной жизни. У роботов наверняка крепкие семьи, здоровые нервы, обустроенный быт. И с черничным пирогом, вареньем и чаем у них все в порядке".

2.

"Проправительственность" и почти виннипуховское "счастье в личной жизни" становятся почему-то зависимыми друг от друга. Этот парадокс не выдерживает проверки, прежде всего, самой жизнью, которая, как известно, слишком сложна, чтобы свести ее к готовой формуле. Примеров "несчастья" при "проправительственности" достаточно, и тут далеко ходить не надо. Примеров "счастья" при "антиправительственности" тоже немало. Так, был ли счастлив вполне лояльный Путину губернатор Алтайского края Михаил Евдокимов - еще большой вопрос. Путин - он был в Москве, а на родине экс-юмориста сидели (и сидят до сих пор) другие люди, такие же непременно лояльные Кремлю, как и Евдокимов. В свое время они "оттягивались" на губернаторе изрядно, весело и задорно. И трудно было не видеть, каково Евдокимову биться о стену лбом. Было ли ему от всего этого хорошо, и сладок ли был черничный пирог, я не знаю. Думаю, что не раз этот пирог вызывал у губернатора Алтайского края если не отвращение, то стойкое желание засунуть чудо кулинарии кому-нибудь поглубже...

Или тот милиционер, который пропустил машину к школе ? 1 города Беслана, - что снилось ночами ему? Черничные ли поля? Думается, Стивен Кинг дорого бы заплатил за то, чтобы хоть краешек этих снов увидеть. Какое уж тут "счастье в личной жизни". С ума бы не сойти. С другой стороны, юные "оппозиционеры" совсем не походят на психов с нездоровым блеском в глазах. Они веселятся на Форосе, ходят по клубам, неплохо одеваются и свой маленький черничный пирожок с утра кушают обязательно. А то, что кричат: "Мы - против Путина!", - так это можно понять. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы членовредительством не занималось.

3.

Ни из среды "оборонщиков", ни из среды нацболов сумасшедшие лидеры-харизматики, которых так красочно описал Романов, не рождаются. Они выходят из совсем другого "сора", не из околополитической тусовки и не из аппаратных коридоров, а из той самой частной жизни, где лампа с абажуром, пироги по воскресеньям и бубнящий какую-то чушь телевизор.

Почему это происходит, никому доподлинно не известно. У нас есть, правда, замечательный пример симбирского мальчика Володи Ульянова, который то ли обиделся за брата, то ли слишком близко к сердцу принял тезис Маркса о "классовой ненависти", но плоды его многочисленных трудов видны и по сей день. Даже этот текст я пишу, находясь на улице имени того самого Карла Маркса. География в России иногда может сказать больше, чем история.

Пытаться предугадать или предупредить появление нового Володи Ульянова и рождение из него Владимира Ленина - бессмысленно. Слишком много в России уездных симбирсков. И вписав все симбирски в вертикаль, раздавая попутно черничные пироги, власть еще глубже увязает в системе, которая порочна и слаба уже только потому, что она - система. А настоящая яростная внесистемность сильна ipso facto потому, что она сражается не с "черничными пирогами", а именно за них. И это - залог того, что роботы - проиграют.

4.

Здесь уместней вспомнить не Сартра, который смотрел на систему издалека, как настоящий экзистенциалист, а, например, Салтыкова-Щедрина, бывшего частью системы и отлично видевшего то, что лучше всех понял и описал чуть позже гениальный творец, а по совместительству мелкий чиновник какого-то ведомства Франц Кафка.

Вся тонкость и неуловимость "Процесса", "Превращения", "Замка" заключается в том, что место в иерархии не только не освобождает тебя от ответственности за совершенные когда-то поступки, но и не делает тебя человеком. Стоит чуть-чуть качнуть устоявшуюся жизнь, и система отведет тебя на убой или те, кто делил с тобой "черничный пирог", с отвращением бросят в тебя гнилым яблоком, чтобы ты умер под кроватью. Герои Кафки не "выпадают из системы", они всего лишь открывают ее оборотную сторону.

Лучше всего этот реверс виден в последнем романе Кафки, в "Замке". Приходящий в Деревню землемер действует строго по описанной Романом Романовым логике: он пытается быть "как бы и внутри Системы, но как бы и вне ее", "сосуществовать с Системой, не срываясь ни в один из фанатизмов: ни в государственно-бюрократический, ни в оппозиционный". Через некоторое время К. уже пытается, успевая по ходу событий оправдывать себя, пробиться к чиновнику Кламму, еще через некоторое время никому не нужный землемер тихо смиряется. Что будет с К. дальше, Кафка или не успел, или не захотел сказать. Должно быть, великому австрийскому писателю стало в какой-то момент нестерпимо страшно.

Страшно оттого, что нельзя быть "как бы и внутри Системы, но как бы и вне ее". Этот компромисс - иллюзия. Будучи живым человеком, можно или быть, или не быть. "Как бы" перестает работать сразу, как только ты понимаешь, что должен пойти на первую уступку и стать винтиком ради нового дивана, или домика в деревне, или еще не важно чего.

В пребывании внутри системы нет ничего зазорного. Дело это обычное и нехитрое. Нет в этом ни подлости, ни низости. Есть простое человеческое желание комфорта и уюта. И совершенно очевидно, что канарейки в силах свести на нет любые "достижения" любой революции. Но обольщаться этим не стоит. Логика системы такова, что всегда найдется Володя Ульянов, который решит, что старая система никуда не годится и "черничные пироги" у роботов пора отбирать в пользу голодающих детей Германии. В настоящем, не картонном и не аппаратном, сражении роботы не смогут победить. Они слишком долго расталкивали друг друга из-за нового пирога, слишком долго топили ближнего и закрывали глаза на то, что голодающие дети есть не только в Германии, но и на соседской улице. Да и унылые они, роботы, кого ни возьми. Царские чиновники казались Ленину такими же унылыми.

5.

Может показаться, что выхода из порочного круга, в котором любое системное действие рождает несистемное противодействие, не существует. И чем чаще роботы будут, прихлебывая горячий чай, размышлять о пользе пирогов для спокойствия души, тем сильнее будут те, кому поперек горла и роботы, и пироги. Человек - существо сложное и парадоксальное, его до чая с бубликами не сузишь. Революция и контрреволюция будут сменять друг друга с завидным постоянством потому, что система, апологетами которой являются "Наши", построена не на четкой и ясной логике, в которую палками можно загнать любого, а на пирогах с черникой, таких вкусных, но таких ненадежных. Логика обывателя - извечная тюрьма человечества. И дверь, кажется, заколочена тяжелыми досками еще во времена оные. Ухарски вышибить дверь плечом вряд ли удастся.

Ведь нельзя выбить дверь, которая уже две тысячи лет настежь открыта. Выйти на волю может любой. Как в поэме Ивана Карамазова "Великий Инквизитор": в дверях стоит молчаливый Христос, и у человека до сих пор есть выбор - остаться в узилище или шагнуть вслед за Ним.

Но это уже совсем другая история.