Уровень конкурентности в России снижается

От редакции. Борис Макаренко – российский политолог, первый заместитель генерального директора фонда «Центр политических технологий» (ЦПТ), автор множества публикаций, в том числе «Партийная система в России: эволюция, нынешнее состояние и перспективы» (2001).

* * *

РЖ: Уважаемый Борис Игоревич, как вы думаете, существуют ли сейчас реальные конкуренты у «Единой России» на партийно-идеологическом поле?

Борис Макаренко: Если конкуренция – это угроза того, что «Единая Россия» потеряет власть или будет вынуждена ею поделиться, то нет, таких актуальных конкурентов у «Единой России» сегодня не наблюдается и в обозримом будущем они не появятся. И электоральный процесс, и вся политическая система построены так, что «Единая Россия» сейчас везде гарантированно получает между простым и квалифицированным большинством в законодательных органах любого уровня.

Но зато в политическом поле присутствует определенный плюрализм. Существуют структуры с иными программами, иными идеологиями, критикующие власть в целом и «Единую Россию» в частности. Эти силы сегодня не могут обрести даже блокирующего пакета в законодательной власти, тем более на президентских выборах, но они могут участвовать в политике, вносить что-то в общественно-политическую дискуссию.

Клановые интересы – еще один параметр, ослабляющий конкуренцию в партийном поле. На самом деле в последние годы любая фигура из экономической или политической элиты, имеющая какие-то амбиции и преследующая какие-то политические или карьерные цели, имеет только один путь – в «Единую Россию», которая, по сути, есть широкая элитная коалиция на региональном уровне. Эта коалиция выстроена сверху, и сверху же она достаточно жестко управляется, тем не менее в ее рамках возможна какая-то свобода действий для отдельной фигуры.

РЖ: Эта, как вы ее называете, «коалиция» строится просто по признаку принадлежности к власти?

Б.М.: Через российское идейно-политическое поле проходят две пересекающиеся оси. Одна идейно-политическая линия: условно говоря, это реформа – антиреформа. Исходя из этого критерия, трудно применять понятие «правое – левое» и понятия «социализм, консерватизм, либерализм». Это, скорее, «партия вперед» и «партия назад». Крайняя «партия назад» – это КПРФ. «Партия вперед», наверное, «Правое дело».

Вторая ось – это отношение к власти: насколько активно партия поддерживает власть или оппонирует ей. Соответственно, коммунисты будут в левом нижнем углу – самая «партия назад» и самая сильная оппозиция, «Единая Россия» будет на сто процентов провластной и в целом правоцентристской. «Правое дело» будет еще правее как «партия вперед», но ниже «ЕР» в степени поддержки власти.

Раз один из важнейших критериев позиционирования – отношение к власти, то в «Единую Россию» придет любая фигура, которая настроена на политическую карьеру, не угрожающую конфликтом с властью. В Компартию и в ЛДПР может прийти человек за личной идейной карьерой, стать спонсором партии, на этом обрести проходное место в региональном или даже федеральном парламенте. Свою карьеру он будет тем самым отстаивать, но сплочение таких фигур под флагом определенной партии в качестве альтернативы нынешней власти невозможно. У этих партий слишком жесткое идейно-политическое позиционирование. Особый случай – «Справедливая Россия»: в качестве партии системной и возглавляемой провластным политиком она стала привлекательной для самых разных фигур, в массе вполне «мейнстримных», но не «вписавшихся» в «Единую Россию» или губернаторскую властную коалицию. Это «партию власти» и напрягло – посмотрите, как жестко она действовала против «Справедливой России» или ее отдельных фигур – прямых ей конкурентов, в отличие от коммунистов и жириновцев.

Так что я не во всем согласен с недавним докладом Дмитрия Орлова, Дмитрия Бадовского и Михаила Виноградова. Доклад интересный, со многими вещами там можно согласиться. Но резкое несогласие вызывает вывод авторов о том, что партийная система стала более конкурентной.

Не стала. Выборы, особенно в октябре 2009 года, показали, что уровень конкурентности политического поля снижается. То, что после этих выборов все парламентские оппозиционные партии стали более радикальными, – это правда. Оппозиция увидела, что по существующим «правилам игры в выборы» у них нет мотивов быть конструктивными по отношению к власти и к ее партии. Коммунисты на этом фоне всегда получают какой-то дополнительный небольшой приток голосов – за них голосуют люди, которые, может быть, не разделяют их платформу, тем более не являются марксистами-ленинцами, но голосуют за самую настоящую оппозиционную партию.

РЖ: «Единая Россия» взяла на вооружение тезис консерватизма. Это не сужает ее электоральную базу? Не оттолкнет ли это от «Единой России» либеральную часть электората?

Б.М.: Ну, во-первых, «Единая Россия» никогда не была «всеохватной» партией. Всеохватная партия в политологии – это совсем другое. Это партия, которая имела свою идейно-политическую базу, достаточно четко очерченную, а в последние десятилетия вышла за ее пределы. Она не отказалась от своей старой идеологии, не изменила ей, она просто пошла шире. Начали этот поход вширь левые, социалисты, лейбористы, социал-демократы, которые вышли за пределы традиционного рабочего класса в средний класс. Их правые оппоненты были вынуждены сделать то же самое, бороться, скажем, за верхушку рабочего класса. Вот эти партии стали всеохватными.

«Единая Россия» никогда четкой идеологической основы не имела и не имеет таковой сегодня. Это доминантная партия, которая всегда стремится захватить всех, кого может. Провозглашаемая идейная ниша здесь – дело вторичное.

Можно привести пример мексиканской Институционально-революционной партии, многие десятилетия уверенно державшей власть. Она начинала как социал-демократическая, она и поныне состоит в Социнтерне, реально же большую часть времени она проводила правоцентристскую политику. Потому что такая политика диктовалась нуждами развития страны, как их понимали мексиканские президенты, сменявшие друг друга.

Слово «консерватизм» в идеологии «Единой России», осмелюсь предположить, широкому избирателю по большому счету ничего не говорит, и, скорее всего, к избирателю «Единая Россия» пойдет не с этим знаменем, а со своей обычной риторикой «партии реальных дел» и социальных программ.

Вот КПСС была действительно партией, претендовавшей на монополию. Тогда главной была именно партия. Именно КПСС принимала важнейшие решения, которые потом реализовывались исполнительной властью и оформлялись законодательной.

Сейчас наоборот: решения принимает исполнительная бюрократическая вертикаль, они спускаются в партию, партия их исполняет. Естественно, что «Единая Россия» за правительственные и президентские законопроекты голосует так, как ей велят сверху. В недавно опубликованной статье в «Российской газете» Евгений Примаков совершенно справедливо указал на то, что в системе, где конкуренция низка (это то, с чего мы начинали), а партия еще к тому же и управляема сверху, очень велики риски. Вот конкретная цитата из Примакова: «Успех модернизации экономики в России во многом зависит от создания такой партийно-политической системы, которая помогала бы властям избегать ошибочных решений».

У нас очень часто повторяется тезис о том, что экономическое развитие быстрее идет в недемократиях, чем в демократиях. Западные политологи подсчитали – оказалось примерно фифти-фифти. Но при этом справедливо другое: из десяти самых успешных моделей экономического роста и из десяти крупнейших провалов – по восемь недемократий. Как отметил американский политолог Адам Пшеворский, страны, в которых стратегические решения принимаются без конкуренции, без плюрализма, без дискуссии, either win big or lose big, – либо крупно выигрывают, либо крупно проигрывают. Ясно, что современная Россия просто не может себе позволить риска крупного поражения стратегии модернизации. Значит, демократия нам нужна.

Беседовал Борис Волхонский

       
Print version Распечатать