Удар о берег

Августу – 20 лет. За это время многое изменилось в восприятии. Для поколения нынешних двадцатилетних наш «август» стал уже сродни тем «великим отечественным войнам», про которые талдычат давно выжившие из ума «дяди». «Скажи-ка, дядя, ведь не даром?..» Для «дядей» же нынешних двадцатилетних - период некоего морока, в котором трудно разобраться. Трудно отличить явь от додуманного. Но если лично мой отец, то есть глубокий дед нынешних двадцатилетних, не раз тонувший вместе с кораблем моряк Черноморского флота, бывало, говорил о своей войне, что он вычеркнул ее из памяти, я, в отличие от него, свой «август» не вычеркнул. Для меня он остается «лучшими годами нашей жизни».

Хотя не вычеркнул-то я - не вычеркнул, но между тем пласты истории все равно делают свое дело. Они наслаиваются друг на друга, и уже я сам с тревогой замечаю, что 91-й год и 93-й начинают сближаться. Начинаешь вспоминать: ах, это было в 91-ом. А потом: ба! Да нет, уже 93-й шел. А ведь тогда, в 91-ом, я сидел внутри Моссовета и ожидал, что придут с саперными лопаточками, сам же присматривал, за какой шкаф в случае чего свалиться, на балконе держал бутылочку с бензином, заткнутой тряпочкой с длинным концом, чтобы удобнее было кидать напоследок в какой-нибудь танк. А потом, в 93-ом, снаружи Моссовета. И Гайдар с балкона то ли уже снова раздавал оружие, то ли только предлагал раздавать оружие. И я, честно говоря, не очень понимал, что происходит, не очень верил Гайдару, а сзади кто-то пил пиво и похохатывал. Было, помним, а пригласят пионеры – расскажем.

Каждогодичность вообще календарных августов предписывает все это вспоминать снова и снова. Откуда шли, к чему пришли. В результате чего тот, истинный исторический август постепенно превращается в бесконечное повествование с новыми деталями, The Neverending Story. Отчего и всегда такой великолепно невнятный Горбачев так и тот как-то начинает вписываться во всеобщую невнятность совершенно адекватным образом и не кажется таким уж невнятным. По его словам, госпереворот устраивали в 91-ом клинические идиоты, а сам он в то время был полуидиотом, что повелся. Хитрый лис… И требуется определенная сила воли ума, чтобы вытащить из клишированного воспевания или наоборот клишированного очернения и опозоривания «нашего августа», актуальные на сегодня вопросы, актуальную связь времен.

Для меня нынешнего толчком к поиску такой «новой» связи стал недавно выложенный на торренте (неизвестное в 91-ом году слово, такое же неизвестное, как для Жюль-Верна слово «спид») фильм «Французская революция», снятый кинематографистами нескольких европейских стран к 200-летию ее начала.

Но тут ведь какая получилась штука. В Европе фильм вышел в 89-ом году и почти сразу был у нас отдублирован. Однако, помнится, не очень пошел, оставшись почти совсем не замеченным. Что, на самом деле, не удивительно. Ведь в 1989-ом году у нас начинался свой «89-год», исход которого – «93 год» – был еще где-то за горами, как Терра инкогнито. И мы совершенно не собирались предугадывать судьбу Робеспьера-Ельцина, Дантона-Гайдара и якобинцев-перестройщиков из МДГ, пусть даже и подозревая неизбежность гильотины для них на современный лад.

Конечно, имеется ввиду - не в виде конкретно гильотины, как во Франции. Слава Богу, те варварские времена давно прошли, хотя и постреляли людей в «лихих 90-ых» у нас предостаточно. А в виде погребения в высказываниях и оценках нынешних не слишком развитых и не слишком культурных блоггеров. Чему в немалой степени способствовали зафиксированные бесстрастными телекамерами последующие пьянство и распад личности основного демиурга «августа» - Ельцина, некоторая комичность внешности «духа августа» – Гайдара, и биографические траектории многих знатных перестройщиков, прошедших славный путь от одухотворенных революционеров до распорядителей госсобственности, затем непременно уголовных дел и бегства за границу.

Во французском же фильме, напротив, было уже всё, все, давно уже ставшие банальностями констатации – и 89-й год и их 93-ый. И взятие Бастилии, и Декларация прав человека и гражданина, и коррупция вдруг ставшего чрезмерно для революционера богатым Дантона, и грехопадение от совокупления с властью Робеспьера, которого потом, мотающего головой, в конце концов понесли на плаху, отчего радость народа была невероятная.

Но – я повторяю - мы не хотели заглядывать в конец учебника, поскольку спешили пробежать по спирали истории самостоятельно. В чем было, наверное, и определенное мошенничество, ведь, право, никто не заставлял нас так уж стараться синхронизировать этот бег вплоть до буквальных числовых совпадений. 89-й и 89-ый. 93-й и 93-й. Право, для чего же тогда нужны культура и образование, общественные библиотеки, если вы все равно собираетесь наступать на одни и те же грабли?

Проехали! Теперь, однако, можно спокойно смотреть и «Французскую революцию» и размышлять о том, что же это такое у нас было у нас в 91-93 гг. и можно ли было прожить этот период как-то иначе, без ошибок. Собственно, вспоминая август, мы вспоминаем список вопросов, который, в отличие от благородных революционных порывов, пока не стареет.

Самый главный вопрос, конечно: катастрофа то была или модернизация, пусть может быть, и не совсем удачная?

Как известно, за катастрофу высказался Путин. А за модернизацию – весьма потрепанные в общественном мнении либералы, акторы событий. Их спор, похоже, так же вечен, как вечны качели Цезарь и Брут. Вниз - вверх. С одной стороны - успешный тиран, эффективный менеджер, с другой - республиканец с кинжалом. Но важнее другой вопрос: а можно ли было при желании ее предотвратить – «перестройку»? То есть предотвратить административный развал запустившей Гагарина советской империи и скрепляющих ее сети райкомов, военно-промышленный комплекса, дававшего добрый кусок хлеба для миллионов рабочих рук, по сути, подменявшего собой Собес?

Публицисты государственнического лагеря кричат, что можно, если бы власти прижали тогда нескольких горлопанов. Если б устроили Тяньаньмэнь. Если б двигались постепенно, а не рывками. Так что не будем попусту переспрашивать, зачем нам военно-промышленный комплекс без близкой наступательной мировой войны? Тут логика и мораль не работают. Нужен и всё! Но и тот же Горбачев продолжает повторять, что Советский Союз якобы можно было спасти какими-то волшебными припарками даже после путча. А если верить сегодняшней подборке «Комсомольской правды» (в этом контексте ее уместней называть «Комсомольским голосом прошлого»), то все о случившемся только жалеют…

Пусть себе, впрочем, жалеют, если, и вправду, есть о чем пожалеть. Прежде всего, о своей безвозвратно ушедшей молодости, когда деревья были зеленей и вкуснее пельмени, а на голове росли волосы. Однако на счет того, был или не был выбор, у меня вполне определенная позиция. Дело в том, что все эти люди, жалеющие мифический Совдеп, про себя мнят, что Событие, о котором они переживают,– это, метафорически, наблюдаемые ими брызги от удара волны о берег. Сам миг наката на камни. Что есть не более чем философия мотыльков, от которых скрыты более значительные периоды, нежели воскресный летний вечер.

Они как бы спрашивают себя, а можно ли сделать так, чтобы этих брызг вообще не было? Что для надо сделать? То ли самому отойти от берега, чтобы не замочиться. То ли почистить берег - убрать камни. Чтоб не было многотысячных митингов на Манежной, Беловежского соглашения, мелодраматического танкового прорыва в столицу, то ли недопившего, то ли перепившего Янаева с трясущимися руками? Чтоб осталась одна только лепота – демократия и развитая товаропроизводящая промышленность. Социальная справедливость и виллы в Испании.

Хочу их разочаровать. Эти брызги – не Событие, как не Событие – все известные и многократно перечисленные милые моменты мирной «демократической революции».

На самом деле, Событие – это волна, шедшая к нам миллионы километров. Тонны и тонны морской или, вернее, исторической воды, в которой титаники тонули, как песчинки. В этой волне более чем полвека катились драматические судьбы миллионов людей – от участников Венгерского восстания до тысяч беглецов на «свободный Запад» через Берлинскую стену и, в конце концов, до расстрелянного в 1983 году директора Елисеевского магазина. По-нашему – не слишком уж так удачливого предпринимателя и олигарха, гибель которого вызвала тревожное ворчание меняющей, как змея, кожу элиты. Советский эксперимент, по выражению А. Зиновьева, с 1989-го года подходил к концу биологически, так же естественно, как естественна биологическая смерть состарившегося чемпиона Олимпийских игр. Не по звонку и не по воли кучки злых демократов. Это так ясно, что уж и нет особого смысла повторять и спорить.

Но опять же важнее суперследствие. Если, принимая концепцию повторов и отражений, все мы – молекулы в спирали истории, закрученной в далеком 1789 году, когда возбужденные открывающимися возможностями русские гвардейские офицеры еще не знали, что вскоре пойдут убивать Павла I, - то чего нам ждать завтра? «48 года» - Второй либеральной республики? «71 года» - Парижской коммуны? Снова нашего «905 года» и т.д.? Возможно!

Конечно, все это не обязано повторяться именно так, в таком контексте и, тем более, с разбросом на долгие десятилетия. Путин – не Луи-Филипп, а Прохоров – не Франсуа Гизо. Нет никого и близко Столыпину. Однако мы сегодняшние от себя уже немножко подустали, как не случайно молвил недавно, в августе 2011-го, циничный медийный гуру Доренко, который - нельзя не отдать ему должное, - тонко улавливает общественные флюиды.

Перестройка-2 – не Перестройка-2, но подступающая к горлу тошнота провоцирует приступы рвоты. Нам надо избавиться от чувства уникальности и зацементированности своего времени. Оно действительно зыбко. И – да, перемены грядут.

       
Print version Распечатать