Сойдутся ли Россия и Запад

На прошлой неделе президент Дмитрий Медведев выступил с речью, которая многими СМИ была расценена как «революционная». На самом деле никакой революции не произошло: это скорее было подведением итогов, некой чертой под довольно длительным накоплением изменений во внешней политике России, произошедших в последние два года.

Президентский срок Медведева, с того момента, как он начался, очень точно совпал по времени с мировым экономическим кризисом, и хотя всем было понятно, что действие этого кризиса в полной мере затронет и Россию (пусть и с некоторой отсрочкой, по причине накоплений, которые были сделаны в тучные годы), на внешней политике какое-то время это почти не сказывалось. Для России по-прежнему было приоритетным налаживание отношений со странами, которые в той или иной степени можно назвать «антизападными» – от Ирана и Китая до части постсоветских стран, тех, что предпочли сотрудничество и даже вступление в военные блоки с Россией, чем присоединение к атлантическому военно-политическому пространству с доминирующей ролью США.

Фактически это было – очень смягченным, с учетом всех изменений в мире после окончания холодной войны – восстановлением Варшавского договора. Россия по-прежнему рассматривала (и отчасти рассматривает и сейчас) Запад как своего главного стратегического противника и пыталась что-то ему противопоставить. Ресурсов для этого было немного, оставшееся от Советского Союза военное технологическое превосходство во многих областях постепенно утрачивалось, а новые разработки, если и ведутся, имеют сейчас несравнимо менее масштабный характер, чем в советские времена. Поэтому это «контрнаступление» (после тотальной сдачи позиций в 1980-е и 1990-е) выглядело немного странно, скорее напоминая словесную войну, чем выяснение реального баланса сил. Единственным – и довольно эффектным – исключением на этом фоне стал грузинский конфликт, по итогам которого интересы России в регионе оказались очерчены очень четко. Но это было скорее исключением.

При этом сам Запад, видимо, не испытывал особого желания (или, по крайней мере, не выражал готовности) «додавить Россию по всем направлениям», в целом согласившись с некой линией, очерченной Москвой в отношении своей зоны влияния, а также и с выбором союзников. Не было никакой необходимости ни одной из сторон обострять здесь отношения, тем более что никому – ни Западу, ни самой Москве – непонятно было, как скоро Россия сможет восстановить свои силы после двух десятилетий бурных внутренних изменений, в некоторых отношениях имеющих почти катастрофический характер. Проще всего было взять паузу и посмотреть, как будут дальше развиваться события.

В 2000-е резкое повышение цен на ресурсы обеспечило огромный приток денег в Россию, и хотя такая зависимость от внешней конъюнктуры скорее должна была вызвать опасения по поводу устойчивости экономического (а значит, и военного) положения страны, в Москве при этом началась некая эйфория, следствием которой – как теперь становится ясно – стал целый ряд системных ошибок и неправильных решений. Сейчас, когда докризисное бюджетное изобилие (искусственно продленное у нас на два года) стало с угрожающей скоростью приближаться к концу, перед нами замаячили довольно неприятные последствия этих решений. Вряд ли кто-то сейчас ожидает прямого военного конфликта с Западом и вообще какого бы то ни было силового выяснения отношений (тем более что США и Европа и сами сейчас испытывают трудности с деньгами, урезая военные бюджеты), но стало чувствоваться, что очень скоро с нами начнут разговаривать по-другому – не так, как еще недавно, когда наши возможности подпирала прочная финансовая подпитка от продажи дорогих сырьевых ресурсов на мировом рынке.

О деградации нашей оборонной промышленности при этом тоже не стоит забывать, для того чтобы ее реанимировать, нужно полное – и действительно почти революционное – перевооружение страны, экономическое, инновационное и во многом психологическое, при котором такая серьезная вещь, как возрождение фундаментальной науки, будет только частностью, одной из составляющих процесса.

Выступление Дмитрия Медведева (он произнес свою речь в МИДе, на совещании послов и дипломатов) было необычным для такого формата – но закономерным, если вспомнить обо всем этом военном и экономическом контексте. Эта речь писалась лично главой государства, и в ней развивались те темы, которые мы уже привыкли слышать из уст Медведева – модернизация и преодоление технологической отсталости страны. Дипломатический корпус, как правило, остается в стороне от этих задач, но для Дмитрия Медведева, видимо, эти проблемы отождествились уже с тем, что называется «судьбой России» – и он призвал дипломатов не только ознакомиться с этими базовыми положениями, но и выучить их как «Отче наш».

Медведев перечислил три основные задачи, на которых, по его мнению, должны сосредоточиться дипломатические работники. Это прежде всего обновление промышленной базы, далее, политическая модернизация – укрепление демократических институтов и, наконец, борьба с преступностью. Дипломатический корпус должен содействовать выполнению этих задач, устанавливая связи с теми странами, которые могут помочь развитию в России высоких технологий и содействовать «выходу отечественной высокотехнологичной продукции на региональные и глобальные рынки». Посольствам РФ было также предложено вовлекать мировую интеллектуальную элиту в обсуждение вопросов модернизации и вообще налаживать контакты в этой сфере. В первую очередь это касается государств с развитой технологической базой. Медведев перечислил их: Германия, Франция, Италия и в целом ЕС, а также США.

Понятна подоплека и логическая обоснованность такого решения, но, тем не менее, это выглядит как резкая смена внешнеполитического курса – во многом действительно революционная. Для того чтобы реализовать «программу Медведева», нужен совершенно другой уровень доверия, чем тот, который установился в последнее десятилетие между Россией и Западом. И работать там действительно придется немало, потому что одними благими пожеланиями и призывами внезапно начать технологическое сотрудничество такие задачи не решаются. Трудно пока понять, в какой степени эта объективная экономическая необходимость к сближению повлечет за собой и политические изменения, которые так важны для Запада в таких случаях – в предыдущие десять лет, как хорошо известно, движение велось в прямо противоположном направлении, и теперь придется преодолевать эту инерцию, что вряд ли будет просто.

Медведев коснулся и политических изменений, сказав о необходимости развития демократии в России, которая, по его выражению, «должна способствовать гуманизации социальных систем повсюду в мире и прежде всего у себя дома». То, что наша социальная система нуждается в гуманизации – это всем понятно, это давно назревшая и перезревшая необходимость. Но если ситуация так сложится, что нам придется добавлять по каплям эту гуманизацию фактически под давлением Запада (или просто из опасений потерять тот или иной уровень технологического сотрудничества, если он, конечно, возникнет), вряд ли это очень оздоровит нашу демократическую систему – такие вещи по-настоящему эффективны, только когда идут изнутри.

Превращение США и ЕС в ключевых партнеров России, если произойдет, будет действительно революционным изменением и полной сменой внешнеполитических приоритетов. В сущности, мы возвращаемся сейчас (по крайней мере, пока на уровне пожеланий и программных установок) к тренду двадцатилетней давности, когда Россия (как сейчас понятно, во многом наивно) пожелала влиться в семью «цивилизованных народов». Тогда скорее Запад был виноват, чем Россия, что сближение не состоялось, об этом говорили и многие трезвые голоса на Западе.

Сейчас эта попытка делается в совершенно других исторических условиях, и пока еще неизвестно, чем закончится. Что в любом случае и при любых обстоятельствах усложнит это новое сближение – так это резкость подобных изменений, не очень привычная для Запада (если исключить из рассмотрения времена больших политических потрясений). Внезапная и резкая смена внешнеполитического курса на противоположный – это во многом русская традиция, но только не надо ждать, что нам ответят в том же временном ритме, скорее первой реакцией будет просто отторжение этой идеи. Но ничто не мешает нам работать над ее реализацией и дальше – лучше всего на постоянной основе.

       
Print version Распечатать