Рудольф Пихоя: Почему номенклатура не стала защищать Советский Союз?

От редакции. «Русский журнал» публикует выдержку из выступления Рудольфа Пихои в рамках проекта «Открытая среда» Московской высшей школы социальных и экономических наук, 22 февраля 2012 г.

Рудольф Пихоя – доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории российской государственности Российской академии народного хозяйства и государственной службы.

С октября 1990 г. занимал должность начальника Главного архивного управления при Совете Министров РСФСР; с ноября 1990 г. - председатель Комитета по делам архивов при Совете Министров РСФСР; с декабря 1991 г. - председатель Комитета по делам архивов при Правительстве РСФСР - Главный государственный архивист РСФСР; февраль 1993 г. - январь 1996 г. - руководитель Государственной архивной службы России - Главный государственный архивист России.

* * *

Мне вспоминается один очень важный эпизод, который связан с нашей сегодняшней темой. 19 августа 1991 года начался путч. 21 августа он в основном закончился. В эти дня я с автоматом в руках сидел в Белом доме, а 22 числа собрался послушать, что скажет стране Горбачев. Но вместо этого мне пришла команда от президента: поступила информация о том, что в здании на Старой площади уничтожаются архивы, надо срочно ехать на Старую площадь и разбираться. Это был один из тех приказов, которые не обсуждаются.

Дом на Старой площади обычно был неприступной крепостью: по тротуару ходили сотрудники Комитета государственной безопасности, за ними стояли милиционеры. Тем не менее, когда мы подошли, выяснилось, что вся охрана сбежала полностью. Оказавшись почти в пустом здании, мы договорились с милицией, чтобы она поставила по периметру какое-то окружение.

Так я нечаянно оказался в здании на Старой площади, и даже – на пятом этаже, где сидит генеральный секретарь ЦК КПСС, куда вообще никого никогда не пускали. Все коридоры были завалены толстым слоем бумаги, в углах стояли сломанные бумагорезки, стояли огромные армейские мешки, забитые бумами. В здании ЦК сразу нашлось большое количество документов, рассказывающих о его деятельности. Очень много документов касалось хозяйственной деятельности: приватизации партийной собственности, того, как партийные деньги перекачивались в коммерческие банки, на счета либерально-демократической партии, которой командовал Владимир Жириновский.

Так на моих глазах рухнул символ Советского Союза – Центральный Комитет КПСС. Все растворилось, как будто не было. В 1917 году самодержавие было свергнуто за неделю. У нас власть развалилась за полтора дня.

Почему это произошло? Почему номенклатура перестала защищать государство?

К конце 1980-х у власти в СССР находилась уже третья волна номенклатуры, пришедшая после отставки Хрущева в 1964 году. В большинстве своем ее представители были выходцами из крестьянских семей, но крестьянство их во многом было анкетное, а не реальное. Большая часть их детства связана с промышленными предприятиями. Как правило, это технари по первому образованию, но у них было и второе образование – политическое. Это могла быть Академия общественных наук, Высшая партийная школа или Академия народного хозяйства. Ученая степень была не редкостью. Это были люди, которые получали свои должности в результате реальной конкуренции. Глупых секретарей обкомов не водилось. Они выиграли жестокую аппаратно-подковерную борьбу. За ними стоял реальный управленческий опыт. Была особая категория комсомольских деятелей, которая сделала карьеру на комсомоле, но большая часть имела реальный опыт руководства на производстве.

Этим людям вхождение в высший слой номенклатуры не гарантировало, что они смогут что-то передать своим детям, кроме библиотеки. Секретарь самого большого обкома партии получал около 800 рублей, столько же получал ректор университета. Были свои льготы и привилегии, но накопить денег было нереально. Работникам ЦК партии партийное руководство рекомендовало не иметь дачи – чтобы могли дать казенную; не иметь своей машины – чтобы вам присылали вами разъездную. Это входило в этический кодекс сотрудников высших звеньев аппарата управления. Избранные могли рассчитывать на то, что в случае их кончины ЦК издаст специальное постановление, и вдове, детям и близким родственникам будет оставлено право пользоваться дачей, вызывать машину, обучить детей в престижных вузах. Это относилось к высшей категории секретности и оставалось строжайшей тайной.

К концу 1970-х годов Советский Союз впервые столкнулся с рядом экономических проблем. В течение 1940, 1950 и до начала 1960-х годов цена за баррель нефти составляла от 2 до 3 долларов. Это была абсолютная константа. В 1972 году цена за нефть поднимается в 4 раза, до 12 долларов за баррель – этому поспособствовал арабо-израильский конфликт. Цена на нефть плавно растет и достигает 70-80 долларов за баррель. Шли нефтяные деньги, появлялась возможность закупать все за границей, и собственное производство фактически деградировало: зачем нам хорошая обувная фабрика, когда мы привезем все из Чехословакии? Зачем нам развивать электронику, когда мы привезем малые вычислительные машины из ГДР? и т.д.

В конце 1970-х годов страна столкнулась с волной жесточайшего товарного дефицита. Он распространился как пожар. Дефицит, появившись в чем-то одном, начал как костяшки домино валить всю остальную экономику. Появляются «тучи» – барахолки, где одновременно собираются десятки тысяч людей, где можно купить все, чего уже не продается в магазинах, хотя бы и в три раза дороже.

С этого времени номенклатура начинает стремиться обзавестись собственностью, создать ситуацию минимальной стабильности. На заседании политбюро новый секретарь Андропов отметил этот новый факт: «Что-то мы товарищи стали дачами обрастать». И на политбюро начинаются вопросы: что делать с дачами? Те, кто помоложе, начинают выскакивать со своего места: надо решительно бороться. Те, кто постарше, отмечают: вообще-то дачи нам раньше разрешали. И мудрый Андропов говорит, что надо упорядочить эти процессы специальным постановлением совета министров СССР. Припугнул, напугал. Но особенно в этот момент ворошить верхушку партии не стали.

В начале 1980-х возобновляются политические процессы. Эти процессы не имеют ничего общего с 58-й статьей (о противодействии контрреволюционной деятельности). Они политические по сути, а по форме – это «дело магазинов».

В СССР торговля была связана с неторговыми отношениями. Товары «спускались» на каждую территорию распределением, рынка товаров не существовало. Но, вместе с тем, были деньги, были товарные отношения, – происходил стык нормативно-распределительной и рыночной систем. Придя к власти, Андропов нанес удар по так называемой «торговой мафии», которая мафией никогда не была.

В «деле магазинов» происходит то же самое, что произошло в 1949 году с «делом врачей»: не врачи, а пациенты кремлевской клиники были нужны следователям. В 1980-х процессы начались против тех (уровнем повыше), чей водитель подъезжал к улице Грановского и получал пакет с товарами, и тех (уровнем пониже), чьи фамилии были включены в специальные списки и кто сам мог зайти в магазин с заднего крыльца. Настроение в элите стало, мягко говоря, беспокойным.

В марте 1985 года появляется новый генеральный секретарь ЦК Михаил Сергеевич Горбачев. Он говорит о том, что необходима демократия, гласность, ускорение, о том, что наша промышленность должна перегнать западную. В 1986 году он говорит, что мы должны стать законодателями моды в области автомобильной промышленности. За этими словами читалось: программа ускорения, то есть быстрого развития машиностроения и активизация развития промышленности путем внедрения новых технологий, не дала положительного результата, попытка перенастроить правление страны по образу и подобию военно-промышленного комплекса оказалась безуспешной.

Июнь 1987 года. Состоялся пленум об управлении промышленностью, через 5 дней после которого издается закон о государственном предприятии – закон большой и неинтересный, который никто не дочитывал до конца. А дочитывать надо было, потому что этот закон разрешал не только выборы. Он разрешал также наделять выборного директора огромными полномочиями. Среди них: полномочия раздробить огромное предприятие на несколько частей. Предприятие отдельно, а лаборатории, цеха – наиболее доходные его секторы – отдельно. Этим законом разрешалось вводить акции. При этом, закона об акциях не было – ни одного за всю историю Советского Союза. Было постановление Совета министров от 1990 года «О порядке акционирования», но было написано на полутора листах бумаги! А закона не было. В это время заседает Съезд народных депутатов, Верховный Совет. А выходит – постановление Совета министров в четыре десятка строк.

С законом о государственном предприятии производственная и промышленная номенклатура получает серьезный пас. Например, предприятие получило право выходить на внешний рынок без согласования с союзным центром. Это означало, что если вы владеете заводом по производству алюминиевых ложек, то вполне можете собрать все ложки и кастрюли, упаковать в контейнер и отправить за границы Советского Союза, потому что там они в качестве лома будут стоить значительно дороже, чем как продукция в нашей стране.

Следующий процесс запускается в 1987 году, когда принимается закон о кооперации. В преамбуле закона было сказано, что его главная задача – удовлетворение потребности граждан в сфере пищевой, легкой и другой промышленности. На самом деле закон о кооперации разрешал преобразовывать отдельные отрасли своего завода в кооперативы. А кооперативы интересны тем, что там уже собственность – не государственная. Кстати, кооперативы эти имеют право заниматься торговлей, организовывать предприятия, в том числе и международные предприятия.

Появилась возможность создавать банки, обслуживающие кооперативы. Никакого закона о регулировании банковской деятельности не существовало. Долгие годы на всех предприятиях Советского Союза каждая копейка учитывалась по той или иной статье расходов, которые нельзя было перепутать. А теперь появляется коммерческий банк. Мы все деньги переносим в коммерческий банк и, в соответствии с законом о кооперации, банк выдает нам эти деньги наличными, оставляя себе определенный процент: сначала – 15%, а потом 5%. Появляются живые деньги. Четвертый кооперативный банк – «АвтоВАЗ-банк», следом за ним шел «Аэрофлот-банк» и другие.

К 1988 году Горбачев сменил от 80 до 90% номенклатуры. Но если раньше человек, «вылетая» из номенклатуры, терял все, то сейчас он становится директором акционерного банка. Дальше – еще интереснее. Ведь сама коммунистическая партия в то время – одно из крупнейших экономических предприятий нашей страны. Она располагала более 4 тысяч административных зданий в центрах городов, свыше 130 тысяч общественно-политических зданий: театры, полторы сотни гостиниц, дома отдыха, автобазы и т.д. ЦК КПСС было завалено просьбами разрешить приватизировать гараж, издательство, проч. Местные шустрят, а ЦК КПСС обычно разрешает.

С 1989 года уже начались подозрения, что добром вся эта перестройка не кончится. Появляется целый ряд записок на имя Горбачева о том, что надо бы создавать систему тайных партийных касс. Каким образом? В России держать деньги неудобно, надо вывозить их за рубеж. Пользуясь законами о создании кооперативов, надо создавать совместные предприятия. Как это сделать? В самом ЦК КПСС специалистов по этим вопросам было немного. Где взять специалистов? Этих специалистов берут в первом главном управлении комитета по государственной безопасности – это внешняя разведка. Там были специалисты с прекрасным образованием, они начали создавать огромное количество промышленных предприятий.

С этого момента у нас появляется «Кипр - оффшорная зона». Кипр становится тем местом, в котором располагается огромное количество предприятий с советским капиталом. Возникают проекты создания совместных банков с венграми. По всему спектру экономических связей начинается перекачка денег. Партийные деньги идут в целый ряд крупных структур. Особая тема – это комсомольская экономика. Она была очень развита, народ был шустрый, создавались свои банки. Примеры комсомольской экономики – Менатеп, СБС-Агро.

Собственность нуждается в легитимизации. Когда возникла необходимость защищать систему, которая не давала возможности легитимизировать собственность – никто из людей, в чьих руках были рычаги власти, не отдал такой приказ.

Готов ответить на вопросы.

Вопрос: А если бы к власти в начале 1990-х пришел Егор Лигачев, или во главе страны стал Борис Ельцин, развитие страны пошло бы по-другому?

Рудольф Пихоя: Ничего бы не изменилось. Приведу характерный пример, который меня самого заставил задуматься над этими проблемами. Много позже я читал протоколы заседаний президиума верховного совета РФ конца июля 1990го года. Только что, сравнительно недавно, была принята декларация о суверенитете Российской Федерации. Она предусматривала, в частности, экономический суверенитет. На президиум вызвали Скокова, заместителя председателя Совета Министров, с тем, чтобы спросить, как этот экономический суверенитет обеспечить.

И Скоков произнес: Какой экономический суверенитет? Российское правительство вообще ничем не управляет. У нас ничего нет. Нефти нет – там Газпром. Леса нет – все уже акционерные общества. Колпаков, министр черной металлургии, сказал мне: мы уже все давно акционировали. У нас Колпаков теперь – новый Круп. У нас – продолжает Скоков, – нет собственности в России!

Вот тогда я и задумался, куда она делась.

Распад Советского Союза начался с 1987 года, когда запустились эти процессы. А в 1991 году, можно сказать, просто «прибрали покойника».

       
Print version Распечатать