От редакции. 16 июня в Екатеринбурге открылся саммит БРИК (Бразилии, России, Индии и Китая). В первом полноформатном саммите организации приняли участие президент РФ Дмитрий Медведев, президент Бразилии Луис Лула да Силва, премьер-министр Индии Манмохан Сингх, председатель КНР Ху Цзиньтао, а также представительные делегации этих стран. О феномене БРИК размышляет заведующий международным отделом РЖ Борис Волхонский.

* * *

Российские СМИ полны оптимизма: вслед за саммитом ШОС в Екатеринбурге прошел и саммит новой организации – БРИК, объединившей Бразилию, Россию, Индию и Китай.

Давайте разберемся: что тут правда, а что – откровенная пропаганда.

Правда в том, что действительно президенту Медведеву впервые в истории удалось собрать под одной крышей лидеров четырех стран, которые еще в 2001 году аналитиками банка Goldman Sachs были названы как претенденты на то, чтобы к 2050 году обогнать по совокупному ВВП страны «большой семерки».

Но уже тогда задавались вполне обоснованные вопросы: почему именно БРИК – Бразилия, Россия, Индия, Китай? Что касается ИК, то особых вопросов не возникало. Но вопросы касались первых двух букв аббревиатуры. Например, почему не МРИК, где место Бразилии вполне могла бы занять Мексика? Или: почему аналитики Goldman Sachs выделили всего четыре страны и не стоит ли расширить аббревиатуру до БРИКИ, включив в этот список Иран, вполне способный претендовать на роль одного из «лидеров второго эшелона», которым к 2050 году предстоит войти в первый эшелон?

Ответ на последний вопрос, впрочем, был очевиден: Запад никогда не согласится на включение Ирана в список даже потенциальных лидеров мировой экономики – ни при нынешнем руководстве, ни при возможных в обозримом будущем сменщиках (реакция Барака Обамы на итоги выборов в Иране, когда он заявил, что между Ахмадинежадом и Мусави особой разницы нет, весьма показательна).

Тем не менее, еще полгода назад аналитики, к которым РЖ обращался с просьбой прокомментировать перспективы БРИК как нового международного объединения, были едины в своих оценках. Наиболее четко эту оценку выразил член Общественной палаты, генеральный директор издательства «Европа» Вячеслав Глазычев, заявивший, что «БРИК – это интеллектуальный фантом».

В самом деле, насильственное втягивание под сень единого «зонтика» четырех столь различных стран вызывало множество вопросов.

Прежде всего, что такое БРИК, если это объединение вообще возможно – политический союз, экономическое объединение или просто площадка для двусторонних встреч в кулуарах некоего многостороннего форума?

Очевидно, что для политического (не говоря уже о военно-политическом) союзе внутри «четверки» существует серьезное и в ближайшей перспективе непреодолимое противоречие: Индия и Китай вряд ли согласятся сесть в одну лодку. На сегодняшний день это главные геостратегические соперники в борьбе за доминирование в немусульманской Азии. Кроме того, между двумя странами остаются нерешенные территориальные проблемы, так что вряд ли можно было ожидать, что они с готовностью согласятся исполнять роль, которую им еще в 1998 году отвел тогдашний премьер России Евгений Примаков, выдвинувший идею стратегической оси Москва–Дели–Пекин.

Более того, усиленное внимание, которое Индия уделяет таким организациям, как, например, ШОС, где она добилась статуса наблюдателя, как раз объясняется глубоким недоверием к потенциальным действиям Китая на международной арене: если есть какая-то межгосударственная организация, членом которой является Китай, то Индия будет добиваться официального статуса в ней только для того, чтобы не упускать Китай из виду.

Именно этим объясняется и обретение Индией де-факто ядерного статуса в 1998 году и последовавшая за этим активизация дипломатических усилий по обретению статуса постоянного члена Совета Безопасности ООН.

Что же касается некоей рамочной конструкции, которая могла бы способствовать налаживанию экономического взаимодействия, то тут все в порядке, когда речь идет о РИК. Но включение в этот список «Б» вызывает, как минимум, вопросы: почему именно Бразилия, почему не вся Латинская Америка – континент, к которому в годы президентства Джорджа Буша-младшего США по понятным причинам (Ирак, Афганистан, Иран) стали уделять относительно меньше внимания, чем не замедлил воспользоваться Китай, а в последнее время – и Россия (вспомним вояж Медведева по странам Латинской Америки осенью прошлого года и широко разрекламированные совместные российско-венесуэльские военно-морские учения)?

Вряд ли к екатеринбургскому саммиту все эти внутренние противоречия и ограничения были сняты.

Тем не менее, тут надо учесть следующее. В политике – в частности, международной – подчас имеет значение не реальное наполнение тех или иных мероприятий, а их символическое звучание.

В этом смысле первый саммит БРИК – безусловная заслуга нынешнего российского руководства.

Дело в том, что России удалось создать площадку, на которой ее голос будет звучать не как «один из», а как едва ли не ведущий. В условиях, когда СНГ дышит на ладан, когда в ШОС тон задает Китай («Мы вляпались в ШОС», – сказал в интервью РЖ известный российский китаевед Виля Гельбрас), когда в Совбезе ООН Россия вся чаще оказывается вынужденной в одиночку идти против воли большинства, потребность в такой площадке как никогда актуальна.

Конечно, никакой организацией – со своим уставом, своими программными установками и т.д. – БРИК не стал и в обозримом будущем не станет. Но обратимся к примерам из относительно недавнего прошлого.

Кто сегодня всерьез говорит, например, о Движении неприсоединения? Это движение, громко заявлявшее о себе в 1960-е – 1970-е годы, сегодня практически сошло с мировой арены.

Зато о Бандунгской конференции 1955 года, ставшей первым шагом на пути создания Движения непросоединения, вспоминают до сих пор. Возможно – как бы ни сложилась дальнейшая судьба БРИК – подобная роль в истории уготована и екатеринбургскому саммиту.