Революций никто не хочет, но они все равно происходят

Выборы губернаторов недопустимы, поскольку выборы вообще открывают путь криминалу. Каддафи должен остаться на своем месте, потому что он на своих плечах держал последнее в мире социальное государство. Тяньаньмэнь был лучшим выходом для поднимающегося с экономических колен гиганта, и теперь там все нормально, и нам бы так жить. Мы не должны были защищать Белый дом в 1991 году, потому что тем самым открыли шкатулку Пандоры и развалили Советский Союз. Лучше всего было бы нам, да и Западу тоже, сохранять тиранические режимы Востока, ведь с их падением отрывается дорога для бунтующего против «золотого миллиарда» исламизма (то же самое, что не нужно выбирать губернаторов). Вот приблизительный джентельменский набор актуальных воззрений охранителя, преодолевшего и романтизм советских коммунистов (они-то верили, что народ всегда прав, и потому экспортировали революции), и пассионарность сменивших их либералов (эти все к нам с институтами лезли, да с выборами). Классический консерватизм: пусть все замрет тогда и на той точке, когда и где нахожусь непосредственно я живой. Нахожусь при Сталине – пусть замрет при Сталине. Нахожусь при Брежневе – пусть замрет на «при Брежневе». Ну, и далее по списку – до «пусть замрет на Каддафи».

Однако проблема в том, что общество не замирает, а революции все равно происходят. Относительно Каддафи: ведь там под кожей нефтяного социального благоденствия племена, кланы, в общем, средневековье. Противоречия между востоком страны и столицей. Трюмы экономической машинки перегружены гастарбайтерами. А всем управляет чумоватый полковник – без должности, в окружении то ли гурий-наложниц, то ли телохранительниц. Он давно, как и везде на Востоке, спутал свой карман с государственным. Как это может замереть в этой точке развития, не представляю…

Оно и не замирает. В пороховую бочку падает слух: кого-то арестовали (позже его отпустили). Толпа куда-то идет, кто-то стреляет, кто-то кидает бутылку с бензином. Охранитель успокаивает: добрые власти стреляли по ногам. (А попробуйте в Москве пострелять по ногам.) И… понеслась, эффект домино на Востоке.

Элиты неспроста обучаются исключительно через катастрофы с ними происходящими, а катастрофы принимают образ народа, с которым приходится вдруг считаться. Хотя ведь, конечно, ничего хорошего в этом народе нет. Он не знает, что хочет, не думает о том, что будет потом, народ живет одним моментом. Дикий зверь, у которого сегодня плохое настроение, потому что до этого он психопатически суммировал: там ему недодали, здесь его обманули. Но так ли уж беспричинна его психопатия?

Наш собственный Емельян Пугачев был неграмотным, темным мужиком, и вроде бы вешал дворян нещадно, выдавал себя за царя. И программа его была мутна. Вернее, он и слов не знал таких, как «программа». Но уже дворянин Пушкин отчего-то старается уважительно разобраться в нем, а уж его собственный Евгений Онегин сам симпатизирует следующему поколению бунтовщиков – декабристам.

Все революции – жестоки и разрушительны. Никому не пожелаешь жить в их роковые минуты. Про террор Великой французской революции я видел целый раздел в картинной галерее Музея истории Парижа. Вот картина: ребеночек – наследник, его уморил Робеспьер. Ребеночек – симпатичный, прям маленький Ленин. А вот руины, в которые превратились прекрасные замки. А вот прямо на улице здоровенный французский мужик со зверской рожей режет ножом горло какому-то гвардейцу, на вид – совершенно приличному человеку. Кровь, как в комиксе – ну, так рисовали.

Однако… следующая комната – следующий раздел. Террор закончился, жертвы пересчитаны и оплаканы, земля впитала кровь. Осман перестраивает Париж. От революции остается Декларация прав человек и гражданина с неоспоримым копирайтом французской революции: «Представители французского народа, образовав Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств…», печать – «Марианна». А прочертить линию в будущее, то и «французский социализм», Французская статуя Свободы, уже второе столетие символизирующая фронтир «свободного мира». На что наш Цой был юноша резкий и стрёмный, но понял все правильно: «Красная-красная кровь/ - через час уже просто земля,/ Через два на ней цветы и трава,/ Через три она снова жива./ И согрета лучами звезды/ По имени Солнце».

Революции начала ХХ века в России тоже столкнули, по выражению Чубайса, Россию со столбовой дороги истории, - он сильно страдает по этому поводу. Но я вот думаю: а ведь без них мы не прошли бы школу уличного творчества масс, Советов, самоуправления, и сегодня, возможно, мы не понимали бы даже, что такое парламент. Да и последующий после большевистского переворота сталинизм хоть и плох был и проклят, но без его прививки вряд мы, человечество, чувствовали бы такое острое отвращение к тоталитаризму, осознанному через многообразие форм – от фашизма до коммунизма. До замятинского «Мы», до лемовской фантастики «Возвращения со звезд». И вряд ли без этой прививки Россия смогла бы бескровно вырулить на развилку в августе 1991 года, а Медведев – выйти с чеканной формулой «Свобода лучше, чем несвобода». И не потому ли в России всю первую половину ХХ века наблюдался такой ужасающий «перформанс», что нам пришлось обучаться истории экстерном. Если в Англии отменили крепостное право 500 лет назад, то у нас всего лишь 150…

Конечно, все элиты – хранители культур своих наций. Прорви этот слой топором революции или реформой – покатимся в хаос. Но разве же это культура – бсконечные телесексуальные переживания «женщины, которая поет»? Разве ж это realpolitik – «пусть замрут все начальники на своих местах»? Разве ж это экономика – проедание запасов?

Все элиты – от Древнего Рима до наших дней – склонны сибаритствовать, коррумпироваться, впадать в идиотизм, хронически не способы учиться. На самом деле, Глеб Павловский гениально определил нерв международной политики арабского Востока: «Народы не хотят далее обслуживать свои геополитические функции». Но он забыл упомянуть, что они не потому перестали «хотеть ее обслуживать», что враз утеряли чувство гражданской ответственности. А потому что, находясь в трюме своих наций, они чувствуют все больше беспокойство относительно своих капитанов. «А друг они сумасшедшие? А вдруг они только номинально элиты, а практически – идиоты?». Тем более что если Мао, Сталин и Ленин были по-своему ужасны, непостижимы и недостижимы, то все правители эпохи Медведева уже почти соединены с нами через твиттер и осмыслены, описаны чрез новояз Интернета. Они буквально за стенкой, их коммунальные ссоры мешают спать. И хотя прямой демократии еще никто не хочет, а непрямая – по-прежнему спекулятивна, но она становится прямой в силу развития технических средств. Иной сунит, освоивший разве что священные тексты, уже прекрасно себя чувствует в мире западных вещей, пользуется видеокамерой, скайпом, хоть и знать не знает, как формируется видеопоток.

Мир становится единым мозгом и чреват быстрой эмоциональной реакцией. Вы думаете о ссоре элит и масс, но это новые формы общественного взаимодействия пробиваются через катастрофу их непризнания элитами.

Размышляя над этим феноменом, я все время вспоминаю такой пример. Вот Риббентроп приезжает в Москву договариваться о разделе мира. Немецкая элита Третьего рейха приезжает договариваться с элитой Третьего Рима. По итогам будет заключен секретный протокол, спустивший курок последующих ужасающих бедствий. А Хрущев вспоминает (причем не врет, не придумывает, поскольку он не литератор и так не придумаешь):

«Как-то уже в августе, в субботу, приехал я из Киева к Сталину на дачу. Он сказал мне, что сейчас прибудут все члены Политбюро и он сообщит им: завтра прилетает к нам немецкий министр иностранных дел Риббентроп. Смотрит на меня и улыбается, выжидает, какое эта новость произведет на меня впечатление? Я тоже на него смотрю, считая, что он шутит: чтобы к нам да прилетел Риббентроп? Что он, бежать из Германии собирается, что ли? Сталин говорит: "Гитлер прислал о том телеграмму, ее передал немецкий посол Шуленбург. В телеграмме стоит: "Прошу Вас, господин Сталин, принять моего министра Риббентропа, который везет конкретные предложения". Сталин добавил: "Вот завтра мы его и встретим". Завтра - это 23 августа (число я запомнил). Я собирался в тот день поехать на охоту в Завидовское охотничье хозяйство, созданное в Московском военном округе. Над этим хозяйством шефствовал Ворошилов, и охотились там военные. Я никогда прежде там не бывал и впервые туда собрался. Мы с Булганиным и Маленковым сговорились, что втроем поедем туда на охоту. Да и Сталину я сказал, что собираюсь завтра поехать на охоту. Он отвечает: "Хорошо, поезжайте. Я с Молотовым приму Риббентропа и послушаю, а потом вы приезжайте с охоты, я расскажу, каковы цели Гитлера и каков результат разговора".

Война, 20 миллионов убитых. И все из-за чего? Из-за безответственного делегирования наших прав идиотам, которые отправились на охоту. Сегодня, во всяком случае, уж кто-нибудь прислал бы СМС: приехал Риббентроп, а наши идиоты свалили! В ответ кто-нибудь стал бы пикетом, а то и начались волнение… в Бенгази. Последнее, конечно, шутка, но десакрализация элит идет полным ходом везде – это факт медицинский. И тут остается либо коммуницировать на современном уровне (проявляя честность и уважение к массам), либо столкнуться в гражданской войне и молиться, чтобы она не оказалась последней.

       
Print version Распечатать