Русский журнал: Уважаемый Дмитрий Львович, согласны ли Вы с фразой Ленина о том, что веховство есть энциклопедия «либерального ренегатства»?

Дмитрий Быков: Абсолютно не согласен. Вообще «ренегатство», по Ленину, – это отход от активной борьбы и оправдание своих «белых одежд». Ленин – человек драки. «Вехи» пытались пересмотреть устаревшие оппозиции левого – правого, государственного – либерального, консервативного – новаторского. Ленину это казалось ренегатством, потому что в его системе никакие цвета, кроме радикально черного и радикально белого, невозможны. Можно спорить о том, насколько прав каждый автор «Вех». Но веховцы пытались столкнуть русскую жизнь с ее предначертанного хода, понимая, что интеллигенция впадает в революционный нигилизм и может заплатить за это самим своим существованием.

Для меня «Вехи» сочетают в себе удивительные прозрения с удивительными заблуждениями – такими, как слова Гершензона: «нам надо благословлять власть, ограждающую нас своими штыками». Власть сама доводит до бунта, отсекает возможности эволюционного развития, натравливает народ на интеллигенцию, а потом выступает в роли спасителя. Странно, что Гершензон этого не понимал.

РЖ: На Ваш взгляд, являются ли те люди, которые сейчас бы сказали: «благословляем штыки, потому что иначе придет народная буря» – ренегатами интеллигенции, отступниками от заветов?

Д.Б.: Для меня отступники от заветов интеллигенции – это те, кто отклоняются от своей главной задачи, а именно – мыслить и оценивать. Те, кто заботятся не об истине, а о выгоде или о мнении той или иной «Марьи Алексеевны». На наследников духовной традиции русской интеллигенции не угодишь.

Но самое прямое отступничество – это когда интеллигенция обслуживает власть, придумывая для нее идеологические прикрытия репрессивных мер. Сегодня интересы власти обслуживает целый философский пул, который, к счастью, делает это на редкость бездарно.

РЖ: Можно ли говорить о том, что ренегаты интеллигенции из либеральной среды постфактум оказываются правы в своих политических прогнозах, например, люди, которые в 1989–91 годах занимали критическую позицию по отношению к происходящему? То есть кумирами следующих поколений оказываются несогласные с общим интеллигентским мейнстримом, а не те люди, которые следовали вначале, условно говоря, Чернышевскому, а потом, условно говоря, Сахарову.

Д.Б.: Всегда есть человек, который сумел остаться над схваткой и сохранить себя. А есть человек, который последовательно идет до конца, занимая сторону одной из конфликтующих властей, как Окуджава в 1993. Это катастрофическая ситуация для репутации, но в ней есть своя энергетика. Нельзя сказать однозначно, кто в 1993 году был прав – Окуджава или Максимов. Мне близка позиция Окуджавы – он пошел до конца и разделил ответственность. Но я могу понять и позицию Максимова: он ответственность не делил, из рук этой власти ничего не получал, ее не поддерживал и в 1991 году тут не жил.

В 1907 году, после краха первой русской революции, интеллигенция впала в депрессию и раскололась. Была позиция Горького, очень уязвимая этически и эстетически: он оказался в политической эмиграции в Штатах, потом на Капри – и кричал оттуда, в какой позор превратилась русская литература, как она предала идеалы... Но имеет право быть и веховская тактика – позиция людей, которые увидели неудачу революции и попытались переформулировать главные оппозиции.

Художественный результат есть с обеих сторон. Блок в восемнадцатом пишет «12», а Гиппиус – дневник, «Черную тетрадь». Оба текста рассказывают об эпохе с равной убедительностью. Кто прав, сказать нельзя. Можно только выбрать, кто ближе. Мне ближе Блок: его ставка выше, риск больше.

Но самое опасное в таких ситуациях, когда две стороны кричат друг другу: вы предаете заветы интеллигенции. Здесь нет правоты – есть последовательность: главная добродетель интеллигента в моем понимании.

РЖ: Существуют ли сейчас у интеллигенции реальные основания бояться «ярости народной»?

Д.Б.: Ярость народная – сильно преувеличенная вещь. Сейчас пассионарности не хватает даже на защиту элементарных прав. У интеллигенции есть основания бояться хаоса. Как это ни печально, всякая революция есть прежде всего деструкция. Жаль, что мы живем в стране, где кардинальные изменения возможны только таким путем.

Беседовал Борис Межуев