Разрушая общества двух стран

Завтра в Киеве откроется российско-украинский конгресс

1.

Идея конгресса - «миротворческая». Если посмотреть в список панельных дискуссий, то ясно, что конгресс содержит в себе вопрос: что может сделать гуманитарная интеллигенция двух стран для того, чтобы сохранить какой-то климат доверия между украинским и российским обществом. Сохранить сотрудничество в условиях, когда Кремль непреклонно крушит украинское государство. А само это государство попало в капкан обстоятельств, превышающих его возможности. Предполагается, что с русской стороны приедут некие «мы» - противники агрессивного курса Кремля, противники силовой политики, сторонники территориальной целостности Украины. А с украинской стороны будет некое «мы», которое давно и глубоко связано с русской культурой и искренне переживает разрыв, который возникает из-за агрессивной политики. Безусловно, оба этих «мы» - есть. Если утрировать, то и с русской, и с украинской стороны есть, например, сообщество переводчиков (культура – это в широком смысле слова «перевод»). Украинцы читали Улицкую, а мы читали Жадана.

Мы со вниманием относимся к специфическим культурным концептам любого другого народа. И мы - «против насилия». Таково наше общее «мы».

2.

Но что важно: сегодня оба этих «мы» - и украинское, и русское - сиротские. Украинская интеллигенция - сирота. Она предана Западом. Запад - не помог. Это глобальный исторический факт. А русская интеллигенция - сирота перед лицом своего «коллективного Путина», держащего интеллигенцию в случае гнева за «пятую колонну», а в добром расположении духа - за людей, которые в нелепом меньшинстве болтаются под ногами и мелко гадят.

Но мало того, что интеллигенция – предана. И в России, и в Украине встает вопрос и о ее вине. Ведь это именно образованные классы в России в несколько этапов и как бы незаметно для себя за десятилетие опускались все ниже и ниже, соглашаясь на меняющиеся условия игры, предлагаемые Кремлем. Но и в украинских медиа тоже звучит: украинская интеллигенция – как и российская – не сделала того, что должна была бы для того, чтобы «ностальгический советизм» в Восточной Украине никогда бы не стал больше значимым политическим фактором. Каждый из нас, конечно, может сказать о себе – я все эти годы оставался на почве антитоталитарной традиции. Многие делали все, что могли – «Мемориал», Сахаровский центр, центры исторического знания, такие, как РОССПЭН или «Новое литературное обозрение», российские кинорежиссеры сняли сотни игровых и документальных антитоталитарных фильмов. А сколько было сделано в области международного обмена! За десятилетие, я думаю, сотни тысяч студентов, научных работников участвовали в совместных с Германий, Польшей, Францией, США и др. грантовых программах, посвященных исторической памяти, демократическим ценностям.

И, тем не менее, уже очевидно, что вопрос о вине встанет. Потому что перед нами факт: монстр реваншизма вылез на поверхность, и он определяет теперь и политическую повестку дня в России, и культурную политику. Сейчас горячее время, и украинские интеллектуалы могут с большим основанием обвинять в агрессивности и русский народ в целом, и русскую культуру, в которой сильна тоталитарная закваска. Сегодня Украина драматически теряет государство под давлением Кремля. И Кремль смотрится очень крупно. Но через 10-20 лет все равно встанет и вопрос о собственной ответственности украинского образованного класса.

Мы ведь знаем историю европейского антифашизма 20-30 гг. прошлого века. Знаем, как терпели поражение парламентаризм и культура политического консенсуса, как пытались после крушения империй построить инклюзивную политику в новых государствах – и не смогли. Не смогли противостоять «триумфу воли». Значительная часть обществ 12 стран Европы оказалась вовлечена в наркотический транс реваншизма.

3.

Чудовищный цинизм российских аналитиков заключен в настойчивом повторении идеи, что в Украине дефолтное государство, что оно не состоялось вообще за 25 постсоветских лет. Дефолтным оно стало после вмешательства Кремля. До этого здесь было обычное восточноевропейское государство. Украинские образованные классы и в оранжевой революции, и на Евромайдане успешно отстаивали саму идею сменяемости власти, республиканский идеал. А скепсис общества в отношении конкретных фигур политической сцены, так он сегодня примерно такой же и в Чехии, и в Польше, например.

Часто любят противопоставлять Майдан и Болотную. Украинцы оказались решительнее. Но с точки зрения истории политических систем, истории борьбы за республику – Майдан и Болотная это один и тот же феномен. Это ответ образованных классов на попытку олигархии и бюрократии окончательно узурпировать власть и разрушить сами основания политической самостоятельности общества. Янукович пытался повторить «подвиг разведчика» и рассчитывал прокупить все СМИ, окружить себя верными олигархами, дать им возможность осуществить рейдерскую монополизацию отраслей. Майдан и Болотная – разгромлены по-разному. Но смысл этих событий одинаков: это выражение иммунитета общества, ответ антител на заболевание государственного организма. И оба этих события уже вписаны в политическую историю наших народов. Сейчас кажется, что русское и украинское общества разделены. Но на самом деле оба они объединены. Их объединяет не найденный ответ на путинскую агрессию, направленную против обществ двух стран – и России, и Украины. Подчеркну, это именно целенаправленный удар именно по обществам.

4.

Опросы показывают, что российское общество демонстрирует свои худшие черты: агрессивность, готовность к насилию, пренебрежение всякой инаковостью, патернализм. Из опросов, из чтения полемики в сетях складывается впечатление, что российское общество добровольно и с энтузиазмом погружается в архаику, в варварство, и видит своего Путина великим Чингисханом пространств Новой Евразии. Люди убеждены, что «Крым – наш». Просто наш, и все. А аргументы почему «наш» непрерывно поставляет пропаганда федеральных каналов, радио и массовые газеты. Но в реальном общении каждый из нас видит, что взгляды расходятся внутри одной семьи. Муж говорит: «Крым –наш! Ура». – «Ты с ума сошел, Саша!» - говорит жена. Взрослые дети пишут о том, как они спорят с бабушками, безоговорочно верящими телевидению. Спорят между собой однокашники, коллеги по офису или университетской кафедре. Мужчины настроены триумфально. Но женщины видят в происходящем не геополитику. Они в первую очередь думают о том, что погибнут украинцы и русские. Поэтому не стоит слишком доверять пугающим цифрам, что 85% поддерживают и лишь 12% против. Но даже если подавляющее большинство сегодня верит в правильность действий Кремля в Украине, мы все равно будем смотреть на это позже и как на вину и как на беду российского общества. Кремль проводит масштабную, жесткую, небывалую по насыщенности пропагандистскую спецоперацию против собственного населения. Этой пропагандой затопило общество от края до края. Да, мы стоим на берегу. Кто «мы»? Часть образованного класса, которая не смогла предотвратить беды.

5.

Вспомним, как европейские интеллектуалы реагировали на Манхэттен 9/11. На военную операцию в Ираке. И даже – на недавний Occupy Wall Street. Как много было не только блестящих текстов, но и коллективных публичных акций. И заметно, как мало сказано в Европе теми, кто располагает значительным символическим капиталом по поводу Украины и России. Я был на антивоенных митингах в Берлине и Праге. Дело не в том, что они малочисленны. А в том, что в целом европейские интеллектуалы остаются в стороне. Почему? Они в растерянности. И мы знаем, почему. Часть из них настроена настолько антиамерикански, что не знает, как выйти из противоречия: то ли Кремль – это агрессор, то ли Путин смело бросает вызов мировой гегемонии США. Другая часть, видимо, считает, что и от Москвы и от Киева надо просто отгородиться новым «римским валом», а уж как там Москва поступит с Киевом, это не их дело. Третьи считают, что правительства их стран не должны вмешиваться, чтобы не повредить экономической конъюнктуре. Я искренне считаю, тем не менее, что большинство молчит, столкнувшись с реальной проблемой. Трудно найти убедительную позицию для публичного вмешательства с позиций так называемых «европейских ценностей». Европа переживает упадок концептуализации самой себя. И Путин это прекрасно знает и использует. Он ведь прямо через голову правительств в своей «прямой линии» 18 апреля обратился к европейским избирателям, которые скептически относятся и к международным организациям, и к G7 и G20, и вообще ко всей имеющейся глобальной политической архитектуре. Он приветствовал Мари Ле Пен и Орбана как союзников. Европа молчит. Я имею сейчас в виду не правящие круги, а европейское общество, европейские образованные классы. И я говорю не только о протестных акциях. А в первую очередь об усилиях в осмыслении происходящего, дальнейшей судьбы украинского и российского обществ, их места в Европе и мире. Вот где нужна поддержка. Но ее пока нет.

6.

В этом регионе от Балтики до Балкан в ХХ веке пролилось много крови. Эти земли Восточной Европы историк Тимоти Снайдер в своей недавней книге назвал «bloodlands» - кровавыми землями. И это так и есть. Восточная Европа - это опасные земли. От ХХ века здесь от Терезина до Катыни остались сотни мемориалов и музеев, связанных именно с геноцидом, с массовыми уничтожениями. Даже через 60 лет после окончания длинной европейской войны (1914-1945) на этих землях кое-где не все еще остыло, а лишь покрылось тонкой корочкой.

Вот на этих «кровавых землях» Владимир Путин затеял опасную игру в раздел Украины. Все, кто знаком с историей Восточной Европы, прекрасно понимают, насколько это страшная игра. Кремлевская пропаганда рисует в качестве главного врага - США. Но это далекий, метафизический враг. А реальностью является разжигаемый конфликт на одной улице, между соседями. И даже внутри семей. Между однокашниками. В результате врагом оказывается твой одноклассник, а вовсе не солдат НАТО, которого большинство живущих на этих землях видели только в кино. Русские, живущие на Львовщине, или украинцы, живущие в Донбассе, никакого отношения к геополитике не имеют. Но теперь каждый вынуждены «самоопределяться» в том, в чем еще вчера и не требовалось. И это в одночасье охватывает всех. Еще вчера жизнь была наполнена разнообразием, прагматикой любых этнических контактов, дружб, бизнесов, культурных взаимодействий, а сегодня война подталкивает каждого к черно-белому пониманию мира. В обычной жизни жители любой страны Восточной Европы были объединены прагматическим желанием заработать для семей. Одни ориентировались на Запад, другие на Восток. И это не служило основой разделения.

Чавкающая бездна конфликта, подозрений, старых, ушедших в историческую память травм, снова начинает говорить. Ведь депортации, голодомор, насилие НКВД, нацистов, коллаборационистов – все это было.

Вот в эти опасные земли Кремль продолжает накачивать энергию конфликта. И он быстро набухает, разрывая Украину на части. Миллионы людей, как это обычно и бывает в таких ситуациях, покидают почву бытового здравомыслия и начинают мыслить «геополитически», погружаются в стихию политических мифов глобального масштаба. Еще вчера это были добрые друзья по кафедре, цеху или офису. Сегодня это люди, которые вынуждены самоопределяться – так же, как это было после Нюрнбергских законов о евреях в Германии и соседних странах. Ты должен либо примкнуть к антисемитской риторике, либо замолчать, либо уехать. Ты должен найти для себя основания далее сосуществовать с откровенно глупыми людьми, которые еще вчера не имели публичного голоса, а сегодня вдруг становятся политическим центром, который орет со всех трибун.

7.

У нас нет никаких оснований для оптимизма. Нам придется дальше жить и действовать в очень тяжелых и долгосрочных обстоятельствах. Украинскому обществу – в условиях угрозы распада государства и непрерывного давления Кремля. Российскому обществу – в отвратительной атмосфере пропагандистского угара. Для того «мы», которому я принадлежу, схватка происходит, в первую очередь, между «языками описания». Ведь это не русский и украинский народы сегодня по разные стороны линии фронта. И это не конфликт Москвы и Киева. И не конфликт между воображаемыми либералами и консерваторами. Это конфликт двух языков: примитивного языка конфликта, дискурса разделения - и языка политического и культурного разнообразия. Можно лишь с болью думать о том, что и Украина, и Россия сегодня опять оказались в зоне циничного «антропологического эксперимента». И все, что мы можем противопоставить этому пропагандистскому языковому насилию - только речь. Ее богатство, ее сложную традицию. Ее связанность с персональным опытом. Это – живая, свободная речь. Она нужна всегда – и до катастрофы, и во время катастрофы. И после нее.

       
Print version Распечатать