Разговор со своими

Кораллов М. Антиконтра. История «сталинского» зэка. – М., «Логос», 2014. – 648 с.

Сюжет этой книги в ее подзаголовке: «История сталинского зэка», – перед нами мемуарная и публицистическая (точнее, аналитическая) проза бывшего заключенного Марлена Михайловича Кораллова (1925–2012). Однако отнестись к этой книге только как к свидетельским показаниям жертвы сталинского режима значило бы проигнорировать ее содержание. Разумеется, уже сам жизненный материал «Антиконтры» содержит обличительный пафос, и мощнейший; но пафосом этим содержание книги отнюдь не исчерпывается. Да и жертвой Кораллов никогда себя не считал – в отличие от Шаламова, утверждавшего, что опыт лагерной жизни для человека является опытом изначально отрицательным, он высоко ценил годы заключения («Мне повезло! Кем бы я был без лагеря? Недоучка и дурачок»). Посаженный в 1949 году на 25 лет по обвинению в покушении на жизнь вождя и вышедший на свободу в 1955, Кораллов не делал попыток забыть лагерное прошлое и «начать жизнь заново», напротив, он вспоминал, уточнял, вчитывался в мемуары других сидельцев, сопоставлял, анализировал – то есть вел расследование своего прошлого, оно же для автора – прошлое его соотечественников, оно же – ментальность русской истории вчерашней и сегодняшней. Итоги этого расследования – для Кораллова, как всегда, предварительные – в книге, за которую он сел только после семидесяти.

В подходе к лагерной теме автор исходит из того, что содержание лагерной жизни на самом деле не отделено от содержания жизни «вольной». Напротив, лагерь следует рассматривать как предельное обнажение общих законов жизни человеческого сообщества. Собственно за это автор и благодарен своим лагерным годам – благодарен за науку. В лагерь Кораллов попал молодым человеком, но отнюдь не «зеленым до белизны вьюношем», а с разбуженной уже мыслью – отец его был расстрелян в 1937 году, мать арестована и отправлена в ссылку, сам он, оставшись без родителей, прошел в отрочестве закалку дворовой жизни полууголовной Таганки, а затем несколько студенческих лет провел над книгами в университетской библиотеке. И так, например, получилось, что диплом в университете Кораллов защищал по Гёте, а одним из первых его сокамерников оказался германист, будущий директор ИМЛИ и академик Борис Сучков («Судьба подкинула мне собеседника неповторимого. Государственников его культуры я больше не встречал»), так что была у него возможность продолжить учебу – поговорить и о Гёте, и о литературе, и, разумеется, не только о литературе. Ну а далее лагерь сводил его с Чабуа Амираджиби, Аркадием Биленковым, Михаилом Якубовичем, с советскими героями прошедшей войны и с власовцами, с дипломатами и уголовниками, бандеровцами и «лесными братьями» и т. д. Возможностей для «самообразования» было достаточно. Но основным предметом для него было изучение самого устройства лагерной жизни; изучение того, что жизнь эта обнажает и в человеке, и – шире – в законах функционирования человеческих сообществ. И, естественно, внутренним содержанием его лагерных лет был поиск ответа на вопрос (и не в теории, а на практике): как выжить в лагере и при этом остаться человеком, а не уркой, признающим только один закон: «умри ты сегодня, а я завтра». Сделать это трудно, но, как показывает опыт Кораллова, возможно.


После-лагерная жизнь Кораллова была жизнью активно работающего театрального и литературного критика, историка, публициста, и из сотен опубликованных им статей и рецензий он вполне мог бы составить как минимум десяток книг, но в «авторы книг» Кораллов никогда не стремился, «Антиконтра» останется единственной его книгой, но – на главную тему его жизни и, как он считал, главную тему отечественной истории ХХ века. Статус же свой в литературе Кораллов определял как «пролетарий пера», но – с поправкой: «пролетарий не с зеленым пушком на губах, а малость обветренный. Со шкалою ценностей, норовящей в сторону от нормативной».

Вот эту шкалу ценностей он и разворачивает в своей книге. Центральное для автора в этой шкале – понятие внутренней свободы. Оно конечно, «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», но – «Свобода совсем не есть осознанная необходимость, как хочет Гегель и за ним марксизм, свобода уж скорее нежелание знать необходимость». Для автора «Антиконтры» вот эта бердяевская формулировка самая близкая и самая точная. Так же как и установка, усвоенная Коралловым в лагере (в формулировке «старого зэка из серьезных законников»): «Делай по-своему, а по-ихнему – без тебя». По сути, «история сталинского зэка» – это история обретения автором этой свободы, отказ от диктата (точнее, пересмотр их места в своей жизни) «законов» – государственных, общественных, корпоративных и т. д. – в пользу «человеческого».

Внутренняя свобода для человека, как считает Кораллов, невозможна без навыков «зрячей жизни» – способности видеть и понимать суть того, что происходит вокруг, умения дистанцироваться от коллективных воодушевлений и «коллективных прозрений», ориентируясь на свое понимание. В лагере, кстати, наличие этих качеств было не только вопросом сохранения твоего человеческого достоинства, но еще и условием твоего выживания.

Специальная проработка темы «зрячей жизни», которая (проработка) проходила у Кораллова когда-то в «полевых условиях», на практике, а потом уже в его осмыслении прожитого, в частности, при написании этой книги, делает «Антиконтру» еще и исследованием по социальной антропологии. Вот характерная для автора манера описывать личные обстоятельства своего прошлого и при этом удерживать необходимую для размышления дистанцию: «Два лагпункта могли вплотную примыкать друг к другу и, несмотря на близость, крайне отличаться друг от друга психологическим накалом, соотношением противоборствующих групп, направлений, "землячеств". В одном и том же лагпункте климат, вернее, погода была в состоянии измениться за несколько часов, достаточных, чтобы вновь прибывший этап успел осмотреться и оскалить зубы. Кроме того, местный кругозор работяги, знающего свою бригаду и котелок, свою думу о прошлом и будущем, не стоит уравнивать с кругозором и буднями зэка, осведомленного в хитросплетениях внутрилагерной политики. Этот «Иван Денисович» с удивлением услышит наутро и будет весь день раздумывать, что же началось в лагерях и кто, за какие грехи зарезал ночью, казалось бы, неприметного малого. А «Денис Иванович», вовлеченный в тайные игры, личность тоже без особых примет, начинал продумывать это ночное происшествие куда раньше и кончал о нем беспокоиться куда позже».

Книга Кораллова, похоже, одна из последних у нас, «написанных лагерем». Начиная с «лагерных критериев», которыми пользуется автор в своих оценках, и кончая стилистикой повествования, в которой сохраняется манера устной речи Кораллова – раскованной, образной, ироничной, с парадоксальными сопоставлениями и при этом всегда «по делу». «Антиконтра» стала для автора своеобразным продолжением «толковища на нарах», разговором со своими. Но в данном случае «свои» – это уже не только бывшие зэки, но и те из потенциальных читателей, у кого есть навык не жмуриться, оглядываясь вокруг. Ну и, естественно, книга эта по нынешним временам может восприниматься вызывающе неполиткорректной – и в трактовке исторических событий (вчерашних и сегодняшних), и в том, как написаны развернутые литературные портреты собратьев по судьбе (Домбровского, Белинкова, Солженицына, Якубовича, Сучкова и других), – всегда отдавая (действительно, отдавая) должное им, персонажей своих автор судит «по лагерному счету», без оглядки на сложившиеся репутации.

       
Print version Распечатать