Расквашенная страна

И тупик политтехнологий

«Мы не должны расквасить парламент!».

Это было очень точное выражение Владимира Путина. Правда, о его точности он до выборов, пожалуй, не подозревал. Утром 5 декабря мы получили не оппозиционный, не двухпартийный и не многополярный парламент, а именно расквашенный. Общая ситуация, впрочем, ничуть не лучше.

Премьер имел в виду, что в эпоху экономических потрясений очень сложно адекватно реагировать на ситуацию, когда парламент не монолитен. Этот тезис понятен, но его истинность весьма сомнительна. В Европе экономический кризис лучше всего переживает Германия, где законодательный орган вечно раздроблен, а правительство вечно коалиционное. В США экономика не рухнула ни в результате многодневных парламентских дебатов вокруг потолка национального долга, ни под давлением оккупантов Уолл-Стрита.

Так что если парламент становится «местом для дискуссий», это вовсе не делает его недееспособным. Скорее наоборот, есть серьезные сомнения в дееспособности «машины для голосования» — точно так же, как сомнительным представляется дееспособность суда, работающего по принципу «телефонного права».

Даже сомнения в благотворности принципа разделения властей не говорит в пользу по сути однопартийного парламента. Такое сомнение скорее следует трактовать как аргумент в пользу его ликвидации или превращения в консультативный орган при Правительстве или при Администрации Президента. Возможно, некоторые политтехнологи вполне удовлетворились бы де-факто такой системой власти в России, и в этом случае парламент нужен был бы для галочки или в качестве потемкинской деревни для демонстрации европейским и американским партнерам.

Нынешняя думская избирательная кампания правящей партии косвенно свидетельствует о наличии таких настроений. Не удивительно, что реакция не заставила себя ждать. Народ не захотел быть статистом и машиной для голосования и своим выбором сделал все, чтобы и парламент не был таковым. Это еще не говорит о политическом пробуждении избирателя. Пока что это лишь естественная реакция на демонстративное отрицание возможности политической альтернативы, а не сама альтернатива.

В этом смысле совершенно неверно говорить о резком полевении населения и росте социалистических настроений. КПРФ и «Справедливая Россия» получили голоса не в силу левой риторики, а благодаря протестному характеру голосования. В декабре 2011 года за коммунистов голосовали люди весьма либеральных убеждений, а за «СР-ов» — избиратели так и просто с ярко выраженной правой позицией. Еще более нелепо списывать снижение количества голосов за «Единую Россию» на экономический кризис и «логичное» снижение рейтинга правящей партии в такой сложный период. Международный опыт показывает, что так иногда случается, а иногда нет, и каждый раз это связано с конкретным политическим раскладом и политическими программами партий, непрерывно и открыто конкурирующих друг с другом. В нашем случае ничего подобного не наблюдается. В качестве программы «Единой России», как мы знаем, приняты речи Медведева и Путина на съезде партии, и вряд ли кто-либо мог разглядеть в них реальную политическую программу. Оппозиция же подняла на щит отсутствие такой программы у их оппонента и ограничилась популистской риторикой. С точки зрения предвыборной агитации эта тактика оппозиции себя оправдала, но сама по себе она ничего не дает для политического развития страны.

Многочисленные сообщения оппозиционных партий о злоупотреблениях и нарушениях в ходе предвыборной кампании и непосредственно при подсчете голосов с политической точки зрения не имеют решающего значения. Важны, на мой взгляд, лишь два фактора. Во-первых, то, что был задействован административный ресурс, знают практически сто процентов избирателей и уж точно сто процентов депутатов «Единой России», которые будут заседать в новой Думе. А во-вторых, сохранение пусть и минимального большинства правящей партии в новом парламенте объективно снижает доверие как к системе выборов, так и к самому парламенту.

Мне представляется, что «Единой России» гораздо выгоднее было бы тактическое поражение и уход с позиций партии большинства при сохранении самой большой фракции в Государственной Думе. Обладая же большинством, единороссы в глазах избирателя останутся ответственными за все действия Правительства вне зависимости от того, влияет партия на его формирование или нет. Поскольку Правительство предельно технократично, таковой все прошедшие годы приходилось быть и «партии власти», тем самым предельно размывая свою идеологию и, как следствие, стягивая на себя недовольство народа и получая обидные клички. Когда у политической партии нет ни возможности формировать Правительство (по Конституции), ни формировать политическую позицию в отношении его действий (по статусу), партия становится главной мишенью критики со всех сторон, не имея никакой возможности отбиваться или маневрировать.

Если бы «Единая Россия» получила 40-45 процентов голосов, наш парламент, еще не став реально оппозиционным, все же стал бы политическим органом, а сама партия получала бы уникальный шанс на новую политическую субъектность. В нынешней ситуации парламент потенциально парализован, а фракции в нем де-факто политически несостоятельны. Представители КПРФ и «Справедливой России» не могут не понимать, что их представительство в парламенте не связано с их политическими программами и декларациями, а единороссы не могут не отдавать себе отчет в том, что сохранение за ними большинства — отчасти результат админресурса, а отчасти - следствие отсутствия правого политического фланга в стране.

В такой ситуации вместо пусть независимого и неудобного парламента мы получили именно расквашенный парламент, где нет места позитивным политическим предложениям, и присутствует лишь спор о нарушениях на выборах. Причем спор этот уже вынесен на улицы, что никак не добавляет авторитета ни одной из прошедших в Думу партий. Понимают ли это люди, которые разогнали вечерний митинг протеста и вывели на улицы Москвы тысячи «наших», остается загадкой. Странно со стороны власти поддерживать уличный диспут. В целом создается ощущение, что в коридорах власти царит растерянность. Пожалуй, в отношении политической стратегии и тактики точно такая же растерянность царит и в стане оппозиции, в том числе, самой радикальной. Прокричать, пробиваясь к ЦИК, «Россия без Путина» еще не предполагает наличия стратегии развития страны. Типичная ситуация смятения.

Цугцванг.

Перефразируя Путина, имеется расквашенная политическая ситуация.

Вряд ли выходом из этой ситуации станет очередной чисто технологический ход вроде создания партии раздраженных городских сообществ, предложенного Сурковым. Городские сообщества потому и раздражены, что ими слишком долго помыкали и воспринимали их пешками на шахматной доске политических стратегов. Время подобного рода шахматных партий ушло в ночь с 4 на 5 декабря. Что-то поменять, ничего не меняя, уже не получится. При этом вряд ли здравомыслящего человека радует перспектива превращения центра Москвы или Питера в русский Тахрир. Это тактический тупик. Тупик политтехнологий. Это огромная опасность. Но еще вовсе не приговор.

На разрешение системной проблемы времени мало, но оно есть. Россия, может позволить себе роскошь пожить три месяца с расквашенным парламентом, но совершенно точно не может себе позволить и после марта жить с расквашенной политической системой. Теперь потребуются большие усилия, чтобы все ветви власти уверенно, внятно и убедительно для народа вернули себе субъектность. Старые методы и подходы не сработают, они только усугубят положение.

Потребуются нетривиальные мысли и действия, ведь и ситуация явно нетривиальная.

       
Print version Распечатать