От редакции. Неизбежность и недостаточность – вот две черты «путинского десятилетия», которые подчеркивают очень многие наблюдатели, те из них, кто не числит себя в рядах записных лоялистов, или же непримиримых оппозиционеров. Что может сказать о прошедшем десятилетии российская политическая наука? Об этом РЖ решил поинтересоваться у одного из ее организаторов и признанных лидеров, профессора МГИМО (МИД РФ) Михаила Ильина.

* * *

Русский журнал: Уважаемый Михаил Васильевич, на Ваш взгляд, ответ на вопрос «Who is Mr. Путин» сегодня тот же, что и 10 лет назад?

Михаил Ильин: Вы знаете, а 10 лет назад ответа на этот вопрос так, в общем-то, и не нашли, что немудрено. Ведь весь смысл появления этого вопроса в том, что этот вопрос является абсолютно открытым. Это было абсолютно понятно, во всяком случае, тем, кто его задавал – нашим американским коллегам-политологам, экономистам и так далее. С тех пор вопрос этот не слишком-то прояснился, и слава Богу. Если бы он стал очевидным, то это как раз свидетельствовало бы о том, что политик, о котором задается этот вопрос, либо не самостоятельная фигура, либо персона, истерически пытающаяся стать самостоятельной, что равным образом плохо.

РЖ: Тем не менее как-то можно обозначить, что кардинально в образе Путина изменилось за это время, 10 назад и сейчас, в представлении о нем?

М.И.: Многое изменилось в достаточной степени. Есть два конфликтных аспекта образа Путина. Один аспект связан с тем, что он кажется, скажем так, эффективным, но мелкомасштабным организатором. Один знакомый, с которым я разговаривал где-то в начале первого путинского срока, сказал мне, что он знает, кто такой Путин, и сказал: «Он как мой завгаража». Это для меня был очень сильный образ. Этот человек знает, как организовать, как кого куда поставить. Но при этом мыслит в терминах того, что он видит. Видит перед собой 25 человек, 50, вот он их может переставить куда-то, дать им какие-то задания. И я не могу сказать, что подобный образ Путина окончательно исчез. В нынешнем Путине он присутствует довольно выпукло: четкое наблюдение поля вокруг себя и организация этого поля.

Другая сторона образа Путина связана с тем, как он, как человек, как политик относится ко времени. Его десятилетие никуда не исчезло. Оно членится событиями или большими комплексами событий, действиями людей, комплексами действий, большими историческими событиями. И даже такими событиями, которые уже не просто события, которые уже что-то большее, которые растягиваются на многие годы. Меня интересовало, как Путин к этому относится, как он в этой парадигме размещается. Задача у него была очень сложная. Задача заключалась в переходе от чисто реактивной политики, которая характеризовала нашу страну еще как Советский Союз, начиная с 1960-х годов прошлого века. Проблема системной деградации: система продолжала усложняться и в то же время, она вынуждена была себя упрощать. И поэтому, начиная с брежневского «застоя» (который и вовсе не был таким «застоем», каким он рисуется, хотя у большинства ощущение застоя оказалось) в обществе возникло чувство тупика. И это ощущение застоя родилось как раз из-за того, что политика была политикой реакции на события.

Задача Путина была в переходе от этой политики реакций к политике проактивной – к политике формирования этих событий. К формированию повестки дня. С моей точки зрения, дефолт 1998-го года стал символическим моментом, когда политика реактивная себя окончательно исчерпала. Ведь все реформы, хоть горбачевские, хоть ельцинские, были реактивными. Совершенно ясно было, что первый срок Путина, а, может, даже и второй его срок, основная задача президентства Путина – подготовка выхода из этой ситуации, подготовка к проведению проактивной политики.

И здесь по отношению к Путину опять возникает двойственное отношение.

Возьмем любые его реформы. Они, так или иначе, связаны, с созданием условий для проведения политики формирования повестки дня, надо воздать ему должное. С другой стороны, делалось это все крайне непоследовательно, противоречиво. А главное – в довольно ограниченных масштабах.

В чем главное достижение путинского периода?

В том, что была очерчена институциональная рамка политического порядка. Путин это делал довольно последовательно. Но он планировал в масштабах проектов, проектов одного дня, недели, месяца, года, но не всего срока своих полномочий. Планировать в длинном масштабе — вот этого у Путина и не получилось.

Принимались решения таким образом, чтобы их результаты были видны уже завтра или послезавтра, а не, скажем, через пять лет. А талант крупного политика как раз в том и заключается, что он способен работать с большими масштабами, как пространственными, так и временными. Этого таланта Путину в значительной степени и не доставало.

РЖ: Подводя итоги нашей беседы, не могли бы Вы сказать, чем, на Ваш взгляд, является десятилетие Путина – временем духовного пробуждения России или ее упадка?

М.И.: Нет однозначного ответа. Как и нет такой одномерной России. Некоторые России явно «пали». Некоторые вообще даже исчезли. Нужно ли об этом скорбеть или просто воспринимать это как факт – зависит от конкретных людей. Некоторые отрасли знания в России, наоборот, успешно развиваются и укрепляются. Вот та Россия, в которой я живу, российская политическая наука в значительной степени выросла и повзрослела именно за путинский период. Поэтому у меня нет апокалипсических настроений. Хотя некоторые вещи и вызывают откровенную грусть, например, состояние отечественной литературы. Но это уже совсем другая история.