Про Данте и про нас

Расскажу тебе, дорогой читатель, как удостоилась взять интервью у потомков Данте. Сразу хочу предупредить, что в нижеследующем повествовании не будет ни вранья, ни документа. Вранья не будет, потому что врать умею плохо и поэтому не люблю (или наоборот – не люблю, потому и плохо умею, но это неважно). А документа не будет, так как документ в принципе невозможен. Даже в физике, как известно, прибор регистрирует не объективную реальность, а то ее состояние, которое возникло в результате взаимодействия с тем прибором. Мой прибор обладает двумя важными характеристиками: общей насмешливостью и постоянным желанием увидеть что-то ценное повсюду, даже там, где его нормальные люди не ждут. Поэтому заметки нижеследующие, по-видимому, будут носить трагикомический характер. Но посмотрим.

Сначала предыстория. Моя однокурсница Маринка Пышкина, ныне кандидат филологических наук, доцент Марина Сергеевна Самарина – председатель общества Данте Алигьери в Петербурге. Общество Данте Алигьери было основано в 1889 году в Риме поэтом Джозуэ Кардуччи, который, между прочим, получил Нобелевскую премию по литературе между Генриком Сенкевичем (1905) и Киплингом (1907). Общество призвано способствовать изучению итальянского языка и культуры, существует уже более пятисот его отделений в разных странах мира. В России первое отделение общества появилось в 1908 году. В начале 2012 года согласно закону должна была пройти регистрация общества, что и предстояло проделать Марине Сергеевне. Когда она взялась за это дело и отправилась в петербургское министерство юстиции, у нее потребовали принести письменное согласие Д. Алигьери на то, чтоб общество его имя носило. Самарина стала объяснять, что это невозможно, поскольку, к великому ее сожалению, Данте умер в 1321 году и в силу этого обстоятельства никаких разрешений, равно как и запрещений, от него уже, увы, не воспоследует. Ей ответили, что это не беда, все решаемо. Просто надо принести три документа. Во-первых, бумагу от его, Данте, ближайших родственников (по этому поводу остроумная и яркая госпожа Самарина, как говорят, воскликнула: «Они бы еще попросили у меня справочку от потомков Гомера!»), что они не возражают. Во-вторых, копию свидетельства о смерти Данте. В-третьих, справочку о том, что он и его родственники не проживают в Петербурге и Ленинградской области. На вопрос: «Но кто же мне… Но где же все это…» последовал совет обратиться в городской архив. Марина Сергеевна поняла, что легче отдаться, чем объяснить, и уже помчалась в архив заказывать справки, чем ввела работников того архива в немалое смущение. Тем временем история выплеснулась в прессу, откликнулись прямые потомки Данте, и в конечном счете удалось собрать какие-то бумаги, которые удовлетворили бдительных чиновников. В результате общество благополучно зарегистрировано, а Марина Сергеевна благодаря особенностям отечественной бюрократии познакомилась с прямыми потомками поэта, которые сейчас зовутся графы Серего Алигьери.

Ныне живущие наследники Данте – это нисходящая линия от его сына Пьетро Алигьери, который был женат на Терезе Фрисони. У них была дочь Джиневра и не было сыновей. Чтобы получить продолжателя рода, второго сына Данте, каноника Якопо Алигьери, освободили от обета безбрачия, но, увы, он также родил трех девочек. Тогда надежды семьи снова обратились к Джиневре, которая вышла замуж за графа Маркантонио Серего. Их первенца звали Алвизе. Со временем потомки Джиневры Алигьери и Маркантонио Серего стали добавлять к своей фамилии имя Алигьери, чтобы подчеркнуть, что являются прямыми потомками Данте, хотя и по женской линии. Так вот, потомки поэта в 21 и 22 поколении, граф Пьер Алвизе Серего Алигьери и его дочь Массимилла, и посетили Петербург на минувшей неделе.

Основной целью визита потомков Данте были их деловые интересы: семья с четырнадцатого века владеет землями в традиционном винодельческом районе Вальполичелло (Val poli cellae, долина множества погребов) близ Вероны, где взращивает виноград и производит вина (действительно очень хорошие, сколько могу судить). Тем не менее, занятость не помешала им почтить своим присутствием презентацию книги «Данте: Pro et contra» (издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2011; составители и авторы вступительной статьи М. С. Самарина, И. Ю. Шауб, комментарии М. С. Самариной, В. В. Андерсена, К. С. Ланды). Сразу скажу, что книга замечательная, но о ней на презентации почему-то не было сказано ни слова, в чем состоит уникальность мероприятия – во всяком случае, за мою долгую жизнь это первый случай такого рода. Были произнесены хвалебные речи – без сомнения, вполне заслуженные – в адрес Данте, Общества Данте Алигьери, РХГА и серии «Русский путь». Сама же антология была обойдена молчанием, хотя она вполне достойна интересного разговора: почти тысяча страниц, и какие блистательные имена! Мережковский и Вяч. Иванов, Мандельштам и Ахматова, Муратов и Гревс, Флоренский и Бердяев, Бахтин и Лотман, и их работы не просто со вкусом собраны, но и весьма толково прокомментированы… Словом, есть что почитать и было о чем поговорить.

Вместо этого развернулось чудесное действо, которое пересказывать от начала до конца не буду, лишь несколько симпатичных эпизодов. Так, некая ученая дама сказала, что здесь, в этих стенах все так гармонирует с духом и стилем Данте. Мы с моим спутником переглянулись: дело происходило в Дубовом зале Дома ученых на Дворцовой набережной, это бывший дворец великого князя Владимира Александровича, перестроенный архитектором А. И. Резановым в эпоху эклектики и содержащий интерьеры во всевозможных стилях, и помпейском, и мавританском, и Louis XV, и Louis XVI... В частности, Дубовый зал – это такое рашен-деревяшен с изразцовой печью, на которой, кстати сказать, и был установлен портрет Данте, а по стенам в обрамлении деревянной резьбы в русском стиле живопись: тут вам и Илья Муромец, и Змей Горыныч, да князья в кафтанах и сафьяновых сапогах, да пейзанки в кокошниках. Гармонирует с духом Данте необычайно. Выступающие (не все, но некоторые) уверяли, что Данте всегда с нами – прямо как Ленин, подумала я, – и дня без него они прожить не могут (впрочем, тут же простодушные ораторы проговаривались, что «Божественную комедию» не перечитывали со студенческих лет). В ходе вечера было торжественно представлено и подарено разным лицам 3 (три) бюста Данте. Самый большой из них, обладающий к тому же наиболее суровым выражением лица, внесли во время очередного выступления и водрузили на видном месте. «Ах, вот и дух Данте», – пошутил кто-то. Ничего себе дух, подумала я, да его двое крепких мужчин еле тащат, а дух, как известно, плоти и костей не имеет. В заключение пел женский хор, чисто и заунывно, а затем была исполнена на рояле почему-то «Санта Лючия» (и действительно, Италия – она и есть Италия, а все эти подробности насчет Севера и Юга, Флоренции и Неаполя, раннего Возрождения и конца XIX века кого, собственно, интересуют).

Потомки Данте все это терпеливо и вежливо выслушали. Графу предоставили слово последним. Он обещал быть кратким («Потому что моя дочь всегда говорит мне: “Папа, когда ты говоришь много, становишься скучен”»), выразил благодарность русской бюрократии, которой, по его мнению, итальянская ни в чем не уступает, за знакомство с петербургскими почитателями Данте, подарил дантовскому обществу книгу, посвященную истории семьи. Затем он высказался в таком духе, что по-итальянски discendente – потомок – означает буквально нисходящий, спускающийся, после чего с достоинством и мягким юмором заметил, что предок его был велик вне всякого сомнения, а нынешние представители рода – уж извините, какие есть. После чего присутствующие были приглашены к столам, на которых уже были представлены вина семейства Серего Алигьери.

Интервью состоялось под гул разговоров и звон бокалов. Потомки Данте отвечали на вопросы сдержанно и доброжелательно (кому интересно, можно посмотреть текст интервью на сайте радио «Град Петров»), ничего экстраординарного не сказали, от чрезмерно прямых вопросов уклонились. Графиня Массимилла рассказала, почему она отказывается декламировать стихи Данте на театре. Граф Пьер Алвизе вспомнил милую историю о том, как однажды носильщик в Мехико прочел его фамилию на чемодане и с великим благоговением спросил: «Как? Алигьери? Тот самый Данте Алигьери?» Было так радостно и приятно говорить с милыми интеллигентными людьми, которые легко прослеживают свою родословную за последнюю тысячу лет и возделывают землю, приобретенную их предками семь веков назад. Профиль Данте сиял на изразцовой печке. Взор поэта был устремлен вдаль, губы строго сжаты. Когда в заключение беседы Алигьери пожал мне руку, мне показалось, портрет, конечно, не подмигнул (это была бы совсем другая история), но скорбный рот его все-таки тронула легкая улыбка.

       
Print version Распечатать