В общении политика с народом всегда больше шоу, нежели политической риторики. Дело здесь не столько в содержании речи, которое, как правило, не отличается концептуальной новизной, сколько в умении произвести нужное впечатление на широкую аудиторию. Главную роль в этом шоу играет речевой имидж - функциональная, целенаправленная, устойчивая конструкция, и потому даже самые незначительные перемены, происходящие в ней, могут свидетельствовать о более глубоких скрытых трансформациях.

Ни одна из реплик Владимира Путина, произнесенных во время последней "прямой линии", не обладает таким потенциалом цитирования, как знаменитое "мочить в сортирах", или "она утонула", или "собаки лают - караван идет". Лишь с очень большой натяжкой можно счесть афористичным суждение о том, что страна Восходящего солнца - это вовсе не Япония, а Россия, или замечание в адрес представителей прессы "Их прислали подглядывать, а они подслушивают". Безусловно, запомнятся комичные оговорки - но ведь они не были преднамеренными и, стало быть, никак не характеризуют имидж оратора.

На сей раз президент использовал очень мало так называемых брутализмов - характерных для его речевой манеры сниженных слов, как правило негативно окрашенных. Брутальность свелась к употребленному дважды не слишком яркому выражению "набивать карман": "Государство стало <?> более энергично наступать на пятки тем, кто пытается набить свой карман за счет блага миллионов людей" и "Рынки создавались <?> не для того, чтобы перекупщики себе карманы набивали", а также к сравнению переговоров об организации авиационного холдинга с "восточным базаром". Зато было много неуклюжих эвфемизмов: "...денежные расходы населения в сфере здравоохранения, причем расходы в "черном" или "сером" секторе этого вида деятельности. И мы понимаем с вами, о чем мы говорим". Смягченная до неузнаваемости поговорка "Заставь не очень умного человека Богу молиться - он рад лоб расколотить". Очень осторожное высказывание о возможной попытке "решения юго-осетинской и абхазской проблем силовым путем".

Из 55 отобранных вопросов только один (о мобильном телефоне) весьма условно касался личности президента как частного человека. Ответ был лаконичным и предельно туманным. И ни слова о семье и домашних животных. Все это говорит об изменении публичного образа. Афористичность, резкость и личностный характер высказываний - черты речевого портрета харизматического лидера. Их больше нет в риторике главы государства. Он играет речевую роль чиновника, человека, который - по его собственным словам - работает президентом.

Эта роль привносит в речь канцелярские обороты ("послать сигнал"), клише и штампы официально-делового стиля, термины ("индексация", "диспаритет") и иноязычные слова (GPS), громоздкие неологизмы ("разбюрократить" и "разбюрокрачивание"), обилие цифр и статистических данных, которые трудно воспринять на слух. С их помощью чиновник информирует, поясняет, а точнее - манипулирует гражданами, которые обеспокоены, разумеется, общероссийскими проблемами.

Последние, от взяточничества до отношений с Украиной, в итоге свелись к экономике. Педалирование понятия "экономика" и связанных с ним категорий "экономический рост", "экономическая интеграция", "экономические интересы" в самых разных контекстах свидетельствует о появлении новой идеологемы. Это подтверждает и анализ общего политического контекста. Другими ключевыми словами "прямой линии" стали "развитие", "проблема", "навести порядок", "безопасность", "коррупция", "ипотека", "защита интересов коренного населения", "национальное достояние". Родственные понятия "долг" и "обязательства" оказались по разные стороны баррикад. "Долг" фигурировал в контексте рассуждений о внешней политике России, дважды в составе выражения "Нам никто ничего не должен и мы никому не должны". "Обязательства" же, как следовало из речи президента, нужно выполнять, причем подразумевались обязательства государства перед гражданами.

Канцелярский язык характеризуется высокой степенью отвлеченности, и потому большинство ответов на конкретные вопросы носили обобщенно-констатирующий характер. Зато общий вопрос о состоянии гражданской авиации президент свел к конкретному примеру авиакатастрофы в Иркутске. Впрочем, сам механизм организации подобного диалога предполагает лишь косвенную тематическую связь ответов с вопросами. Критика, направленная на внутренних ("некоторые чиновники") и внешних (не были названы, но подразумевались) врагов экономического развития России, также носила отвлеченный характер, хотя большинство намеков были вполне прозрачными. Но в устах президента потенциальные угрозы были смягчены иронией, которая тоже не вписывается в харизматический образ лидера.

Примечательно, что местоимение "мы" в речи встречалось чаще, чем местоимение "я", и, как правило, обозначало, что президент высказывает бесспорное, неопровержимое суждение от имени всей страны или всего народа, возвращаясь в свою прежнюю роль: "Мы не стремимся к тому, чтобы расширять нашу территорию. Даже после распада Советского Союза Россия остается самой большой страной в мире. Нам своей территории достаточно, но мы не можем допустить кровопролития в этом регионе".

Местоимение "я" появлялось в контекстах, которые косвенно сообщали об ограниченности президентской власти, о том, что президент не всесилен, не может все проконтролировать и за все нести ответственность: "Скажу вам доверительно, хоть и на всю страну: пытался найти виновных и наказать. По-моему, так и не смог этого сделать, потому что никто не хочет нести ответственность за неподготовленные решения". Иными словами, использование местоимения "я" в данном контексте поддерживает речевую роль чиновника.

Повторяющееся из года в год мероприятие постепенно приобретает ритуальный характер. Ритуальная речь призвана поддерживать социальные связи, успокаивая тем самым членов социума. Во время трехчасовой беседы президента с народом часто звучали характерные формулы, подчеркивающие согласие президента с гражданами: "вы правы", "абсолютно с вами согласен", "вы, наверно, лучше меня об этом знаете". Косвенно такую же функцию признания правоты собеседника выполняли повторяющиеся выражения: "горько об этом говорить", "неприятно об этом говорить". Частотные слова "беспокоит" и "тревожит" буквально заставляли ждать вопроса: "Хотите поговорить об этом?"

Большинство ответов президента начиналось с трюизмов, несущих все ту же успокоительно-психотерапевтическую нагрузку: "Насилие всегда должно быть наказано, любое - и в отношении женщин, и в отношении мужчин, тем более - в отношении детей. Это всегда уголовно наказуемые деяния, относящиеся к тяжелым преступлениям". Или: "Конечно, правоохранительные органы постоянно должны вести борьбу с криминалом". Или: "Во всех индустриальных странах, да и в развивающихся экономиках, всегда люди решают одну важнейшую для себя задачу - как обеспечить развитие и сохранить природу".

Точно так же неопровержимо и оттого успокоительно звучали сентенции декларативного характера, завершающие большинство ответов: "Но, вы правы, конечно, эта категория граждан наших, пенсионеров, внесла огромный вклад в дело Победы, и о ней мы не должны и не будем забывать, уверяю вас". Или: "Полагаю, что при доброй воле всех участников этого процесса выход может быть найден". Или: "Нужно, конечно же, развивать институты гражданского общества и свободную прессу".

Некоторые ответы представляли собой или содержали так называемые перформативы - высказывания, которые сами по себе являются поступком, в данном случае - обещания: "Что касается, еще раз, именно вашего учебного заведения, обещаю вам, что с министром образования и науки мы на этот счет поговорим отдельно"; "Обязательно поручу руководству этой службы обратить внимание и на область, и на ваш город". Настойчивое повторение самого глагола "обещаю" успокаивает и внушает доверие. Так же, как и абсолютное преобладание будущего времени во всей речи. Так же, как констатирующие позитивные изменения суждения о том, что заказных убийств стало меньше, строительные фирмы уже не обманывают, а граждан Грузии из России выслано гораздо меньше, чем мигрантов из других республик. И так же, как ключевая фраза, обращенная в будущее: "Думаю, что все будет хорошо, даже уверен в этом".

Сохранив незначительные остатки харизматичности, речь президента отринула почти все лишнее и стала прагматичной. Вместо эмоционального воздействия манипулирование цифрами, вместо афоризмов и "фигуры из трех пальцев" - скромное признание: "Даже несмотря на то, что мне моя работа нравится, Конституция не дает мне права баллотироваться третий раз подряд".