Почему от Дмитрия Медведева не исходит нетварный свет? Часть 2

Национализация государства и денационализация нации

Будущее любой идеологической силы в России зависит от ее способности "оседлать" два основных исторических тренда XXI века, имеющих противоположную направленность. Первый объективный тренд - это становление России как национального европейского государства. Предвидя множество возражений с самых разных сторон, предлагаю посмотреть реальности в глаза. После 1991 года мы живем в конституционной республике с ярко выраженной титульной нацией, не имеющей никаких объективных препятствий для того, чтобы формировать национальное государство. Это не пожелание, а констатация факта. У этого факта есть неприятная и опасная сторона - если при переходе из фазы национального самосознания в националистическое русские просто откажутся от "имперского бремени" не то что воссоединять хотя бы свои собственные земли (Украину, Белоруссию, Приднестровье, Казахстан и т.д.), но даже сохранять иноэтнические территории в самой РФ. По этому поводу нужно сказать прямо - никакой имперской миссии "само собой" русские нести не будут, и если имперско-мессианские основы русского политического самосознания (от московского православия до Великой Победы 1945 года) будут дискредитироваться и забываться, к середине века мы будем иметь на месте русских лишь очередной европейский народ с великим прошлым, но очень мелким настоящим и невнятным будущим. И в этом отношении только государственная идеологическая политика в сфере образования, культуры и СМИ может удержать и сохранить эти основы. Поэтому подлинным преступлением перед историей России была бы игра на противопоставлении имперско-мессианских и национально-демократических идеалов. И сторонникам первых идеалов нужно задуматься больше, чем сторонникам последних: за первыми лишь память о прошлом и высокие ценности, за последними же - естественное желание выжить и жить, причем жить хорошо.

Национально-либеральная или, шире, либерально-консервативная идеология, как никакая иная, отвечает этому естественному процессу становления национального государства и этим объясняет ее успех. При этом мы должны отдавать себе отчет, что власть вообще избегает любых идеологем и вовсе не собирается насаждать либеральный консерватизм, как некогда насаждали тоталитарную идеологию просто потому, что она в этом не нуждается. Речь идет о мейнстриме, о генеральной линии, о рамочных условиях, по отношению к которым любое идеологическое уклонение ведет к политической маргинализации. И нужно признать, что именно эти условия, именно эта идеология, как ни странно на первый взгляд, позволяет сохраняться и развиваться также и православно-имперскому сегменту лучше любого другого и лучше, чем при любой другой идеологии.

Повторяю: при либерально-консервативном курсе Путина-Медведева православно-имперская линия имеет больше шансов на успех, чем если бы на его месте было хоть что-то из красно-коричневого наследия 90-х, от национал-сталинизма и евразийства до различного рода этнического национализма, который бы первым делом заигрывал с мифическим "родноверием" и совершенно немифической "власовщиной". Понимают ли это все православные имперцы, к коим автор этой статьи относит и себя, - это отдельный вопрос.

Второй объективный тренд, имеющий прямо противоположную направленность, - это размывание и растворение национально-государственных границ в специфически постмодернистской информационно-экономической глобализации. На эту тему написано и наговорено слишком много, чтобы сказать что-то новое, так что самому слову "глобализация" часто ищут синонимы, дабы не выглядеть банальными. Имеет смысл напомнить, что в современной России можно жить, не только чувствуя себя абсолютно свободным от идеологических требований государства, но вообще все менее помня о том, в какой стране живешь. Разумеется, речь идет вовсе не о "подавляющем большинстве" населения, но если мы возьмем его активное меньшинство, то это уже так. Человек, ежедневно пользующийся интернетом и нередко пересекающий границу страны, - потенциальный "гражданин мира", национальная идентичность коего ограничивается языком, на котором он думает. Однако не только для него, но практически для всех современных людей национальная, гражданская и религиозная идентичность - это все менее данность и все более предмет выбора. Если же говорить о мегаполисах (ограничимся хотя бы упоминанием Москвы и Петербурга), то они уже давно составляют отдельный мир на территории страны, имеющий куда больше общего с другими мегаполисами на других континентах, чем с собственными областями. И этот процесс денационализации наций будет только ускоряться, как ускоряется рост количества и качества мобильных телефонов.

Безусловно, этот процесс угрожает всем идеологическим и партикулярным попыткам обособления, включая национальное государство, и в этом контексте России приходится воплощаться в этой форме не вместе со всеми европейскими странами Запада, когда это было органично и относительно легко - в эпоху модерна, а когда это совсем неорганично и совсем не легко - в эпоху постмодерна. Поэтому именно эта постмодернистская денационализация является главным "врагом" наших националистов (от радикалов до национал-либералов), а вовсе не "имперское наследие", против которого они так часто выступают. И если практически неизбежный процесс становления национально-демократического самосознания у русских - это главный залог успеха русских националистов, то обратный процесс размывания всяких национальных границ - это главный залог их поражения. Вместе с националистами о вызове постмодернистской глобализации должны задуматься все идеологические силы, причем не столько о ее предотвращении, сколько о ее "седлании", о способности транслировать свой ценностный "месседж" в условиях мира, превратившегося в "сеть" без начала и конца.

Диалектика становления суверенного национально-демократического государства и углубления постмодернистской денационализации - вот тот исторический режим, в котором придется работать любой власти в современной России. При этом слово "диалектика" вовсе не указывает на их постепенное примирение, первая тенденция слабее второй, и не факт, что все кончится не ее поражением, а неким волшебным "снятием" этого тезиса и антитезиса в каком-то неведомом синтезе. Сегодня единственной возможностью этого синтеза является реальный либерал-консерватизм существующего режима.

Конец оппозиции "патриотов": диктатор не пришел

В отличие от ультралибералов, радикальные патриоты в 2000-е годы почувствовали определенное облегчение и исполнились надеждами на необходимый реванш, только уже не "снизу", а "сверху", при помощи действующей власти, на что у них были все основания. Действительно, режим 2000-х двигался строго от либерализма к консерватизму, что и сопровождалось поэтапной маргинализацией либералов, с одной стороны, и поэтапной легитимацией патриотов - с другой. Разумеется, слова "либералы" и "патриоты" имело бы смысл писать в кавычках, поскольку речь идет о политиках и политических активистах, соответственно себя позиционирующих, а также о двух основных партиях, между которыми шла основная борьба за власть (или за влияние на власть) последние пятнадцать лет. Однако с определенного момента среди радикальных "патриотов" почувствовалось некоторое разочарование в правящем режиме, от которого они с каждым годом ожидали нечто большего, чем он мог и хотел им предложить. Без лишних слов нужно сразу сказать, что дело здесь не столько в недостаточном патриотизме самого режима, сколько в радикальности, причем специфической радикальности, самих "патриотов". Тот минимум, который обеспечил режим Путина для "патриотов" с самого начала своего существования, - это легитимация патриотического дискурса, как бы казенно это ни звучало. Уже с самого начала 2000-х годов патриотическая идеология во всем своем разнообразии вышла на один уровень с либерально-западнической по степени своей медийной и издательской раскрученности, что само по себе совершенно нормально для свободного общества, где представлены все точки зрения, особенно наиболее популярные у населения. Но радикальные "патриоты" интерпретировали эту легитимацию как нечто большее - как прямой путь к собственной победе, в которой сам режим воспринимался как временное средство и никогда как самостоятельный идеологический субъект. В этой иллюзии сказалась общая и для радикальных "либералов", и для радикальных "патриотов" советская наследственность - видеть страну только как моноидеологическое образование, где безраздельно доминирует только одна доктрина, а все остальные жестко подавляются. Ни "либералы", ни "патриоты" в 2000-е годы не поняли, что их не "понизили" и не "повысили", а только лишь поставили в равные условия свободного общества с отсутствующим идеологическим контролем, а тот факт, что "патриотическая" идея пошла наверх, а "либеральная" вниз, свидетельствовал только лишь о реальных предпочтениях большинства населения страны, уставшей от русофобской пропаганды 90-х. Но ни те ни другие этого не понимали и видели ситуацию исключительно в черно-белом контрасте, где либо все, либо ничего. Поэтому я вновь повторяю, что своим нежеланием делать резкие движения в реальном подавлении идейной оппозиции Ельцин и Путин волей-неволей воспитывали в стране гражданское общество, выбивая из людей привычку к тоталитарным мерам политической борьбы. Читающий эти строки радикал - как "справа", так и "слева" - может пылать гневом, но тот факт, что он может столь же свободно высказывать в интернете противоположное мнение, не боясь услышать ночью под окнами "черный воронок", свидетельствует в пользу этой позиции.

"Патриотические" идеи и настроения, презираемые официальными СМИ в 90-е годы, стали в 2000-е общим местом. Кого сейчас можно удивить националистическими, имперскими или фундаменталистскими лозунгами? Кого сейчас вообще можно чем-то удивить? В патриотической борьбе окончательно пропало то, что еще горело несгораемым горючим даже в начале "нулевых", - пропало ощущение вызова, риска, азарта, ощущение экстрима. Обычно вспоминают мюнхенскую речь Путина как пример патриотического поворота, но на самом деле эту речь он говорит все эти годы, а ведущие федеральных телеканалов говорят и не такое: быть патриотом стало не просто модно, быть патриотом стало просто, как только и может быть в нормальном, здоровом обществе. Вместе с этим произошло то, что еще не каждый готов признать как свершившийся факт, - умерла так называемая патриотическая оппозиция. И не потому, что умер патриотизм, а потому что он стал общим местом и вместе с этим умерла "либеральная власть". Колоссальное достижение путинского режима состояло в том, что навязчивой дихотомии "либеральная власть vs патриотическая оппозиция" больше не существует. А это значит, что умерла всякая митинговщина, вся эта красно-коричневая чума 90-х, обещающая прийти на смену вечному Чубайсу. Мы действительно еще не очень понимаем, что произошло и в какой стране мы отныне живем. Избрание президентом Дмитрия Медведева, якобы либерального преемника бывшего президента, поставило окончательную жирную точку в эпохе холодной гражданской войны 1990-2000-х годов.

В этой непредвиденной ситуации те травматические метаморфозы, которые происходили в среде радикальных патриотов все 2000-е годы, делают качественный скачок. Если взять чистых националистов, то здесь размежевание довольно простое - откровенные "этники" и расисты уйдут в обычный уличный экстремизм в стиле white power, пополнив ряды своих собратьев где-нибудь в Германии или Голландии, готовые положить свою жизнь на алтарь борьбы со всякой легальной и нелегальной иммиграцией с Юга. Умные и умеренные из них будут обречены сотрудничать с режимом, работая на созидание национального государства, соблюдающего свою этнокультурную идентичность. Что же касается имперского (а конкретнее - православно-имперского) движения, то здесь все гораздо сложнее в силу сложности самой имперской идеологии. На протяжении всех последних лет среди "имперцев", в большей степени поддержавших режим Путина, чем чистые националисты, был очень популярен миф о том, что правление этого президента должно закончиться установлением национально ориентированной диктатуры с неизбежными репрессиями против всех либералов и приходом к власти самих "имперцев". Идеальным вариантом многие считали отмену Конституции и возрождение монархии (при фатальной несогласованности кандидатуры на престол!), а наиболее "реалистичным" вариантом - назначение преемника в погонах, который будет служить временным диктатором, подготавливая страну к "военно-монархическому перевороту". На каком основании все это должно произойти, ответа не было - люди сами вкладывали в политические факты свои собственные смыслы и верили в них больше, чем в эти факты. Здесь нужно иметь в виду, что, в отличие от либерального и чисто националистического лагеря с их приземленными желаниями, имперскому сознанию все-таки свойственен определенный утопизм и совершенно мифологическое видение реальности. Но чем больше надежда, тем больше разочарование. Назначение в качестве преемника человека "в штатском", а не "в погонах", человека либерально-консервативных, а вовсе не диктаторских взглядов нанесло колоссальный удар по всей мифологии радикальных имперцев. Диктатор не пришел. Этот удар был уже не первым, но он стал последним, и с этого момента в этой среде начались принципиальные размежевания по вопросу об отношении к новой власти. До 2007 года имперский лагерь представлял собой нечто более-менее целостное, во всяком случае на внешнем уровне: в 90-е годы "имперцы" вместе со всей красно-коричневой оппозицией боролись с "ельцинизмом", в 2000-2004 годы размежевывались с левыми коммунистами, в 2005-2006 годы - с национал-оранжистами. На каждом этапе "имперцы" были оплотом государственного консерватизма среди всей "патриотической оппозиции", преодолевая разрушительный экстремизм либералов, левых и национал-радикалов. Но сама имперская идеология, будучи внутренне весьма неоднородной, находила свою "точку сборки" в отрицании насущного противника - будь то либералы, коммунисты или наци. Две общих ориентации негласно объединяли всех имперцев: во-первых, это идея России как великой страны, империи, и чем больше, тем лучше; во-вторых, это историческая приверженность русскому православию, понятому как мистическое основание самого имперства. О том, какая это все-таки империя и какое это все-таки православие, в этой среде не очень любили рассуждать, поскольку любые различия в идеологии неизбежно приводят к конфликтам в политике, а зачем это надо? Но объективные внутренние противоречия давали себя знать на каждом этапе и в конце концов обнажились с исходом 2007-го - началом 2008 года, когда стало ясно, что либо "имперцы" уходят в оппозицию, либо продолжают поддерживать режим. И политический раскол между ними имел однозначные идеологические основания, связанные с тем или иным приятием самого современного общества. Одна часть имперцев изначально исходила из некоего идеального представления о том, какой когда-то была Россия или какой она могла бы быть. Сама Россия в этом случае воспринимается не как конкретное историческое образование, созданное живыми людьми и живущее до сих пор в этих людях, а как некое мистическое царство, некогда спущенное с небес на землю и должное вновь проявиться подобно самому Царству Небесному. Этот откровенно платонический перфекционизм, не имеющий никаких оснований в догматическом христианстве, породил в этой среде чудовищное презрение к существующей реальности, абсолютное отрицание современного государства и мимоходом абсолютное презрение к современному, реальному русскому народу. Причем только потому, что это государство и этот народ не соответствуют этому мифическому идеалу. О том, когда именно, в каком именно веке этот идеал был "спущен с небес", в этой среде нет никакой конвенции, но должен сразу предупредить, что в данном случае речь идет вовсе не только о той маргинальной части имперцев, которую собирательно называют "неоопричниками", - откровенно маркионитствующих цезаристах, сторонниках канонизации Ивана Грозного, Распутина и Сталина. "Неоопричники" - это лишь наиболее яркие представители этого типа имперцев, но среди них есть и вполне "антиопричные" люди, которые просто не видят в современной России продолжения старой, не понимают, что "Великая империя" не спускается с небес, а создается руками самих людей, их историческим творчеством, пока сама история не кончилась (разумеется, при прямом Божественном промысле - специально оговариваю это, дабы ретивые "опричники" не обвинили эту позицию в каком-нибудь "пелагианстве", как они это любят).

В итоге так же, как либералы и этнонационалисты, представители имперского лагеря вынуждены самоопределяться в отношении существующего либерал-консервативного режима, и их выбор достаточно предсказуем. Можно уже предсказать неизбежный уход в маргинальную, манихейскую оппозицию тех из них, кто так и будет ожидать "великого диктатора", желая видеть в России само "Царствие Небесное", все более укореняясь в откровенной религиозной ереси и политическом экстремизме. Это меньшая, маргинальная часть, как только и может быть маргинальной любая болезнь. Другая часть имперцев только продолжит поддержку режима, тем более что оснований для этого среди сторонников христианской европейской идентичности стало еще больше. Рамочные условия либерального консерватизма позволяют обнажить подлинно христианские, а следовательно, и подлинно европейские ценности, среди которых принципиальное значение имеет ценность свободной человеческой личности, возможной только потому, что она создана по образу и подобию Личности Господа. Вне этой ценности любая империя бессмысленна, как бессмысленно и любое государственное образование, созданное не для живых людей, а для кого-то другого.

       
Print version Распечатать