Убийство бывшего премьер-министра Пакистана Беназир Бхутто - не просто трагедия отдельной семьи или отдельной страны. По тому, как на это событие отреагировали ведущие державы и финансовые рынки, становится ясно, что на пороге 2008 года эпицентр мировых событий постепенно смещается на восток. И даже при поверхностном взгляде заметно, что проблемы Пакистана, при всей уникальности этой молодой страны, знакомы примерно для половины человечества - населяющего регионы так называемых "растущих рынков" и не очень стабильных политических структур. А так как Пакистан - многонациональное государство с более чем 160-миллионным населением, атомной бомбой, активным террористическим подпольем и имеющее территориальный конфликт с соседом, то можно провести некоторые параллели с государствами вполне определенными. И немного задуматься.

Самое главное - за 60 лет, прошедшие со дня его основания, Пакистан так и не приобрел устойчивую политическую систему. Военные диктаторы и гражданские администрации сменяли друг друга - и ни один режим не смог наладить хоть какую-нибудь преемственность, разорвать порочный круг смены дефектной системы власти на не менее дефектную. Обычно принято считать, что гражданские политики (в том числе два кабинета покойной Бхутто) были более коррумпированы, чем военные (некоторые носители средневекового сознания по-прежнему считают, что облеченные в форму иммунны к взяткам), но это неправда. Просто коррупция в погонах оперирует по-другому, а опасна, быть может, даже больше штатской - сейчас очевидно, что торговля ядерными технологиями в 90-х годах (в которой только ленивый западный журналист не обвинял тогда Россию) велась отцом пакистанской бомбы Абдул Кадыр Ханом с полного одобрения исламабадских спецслужб.

При этом Пакистан достиг немалого. Страна, еще несколько десятилетий назад бывшая бедной, сумела осилить множество технологически сложных проектов (постройку крупнейших дамб или Каракорумского шоссе), возвела небоскребы, проложила дороги, не говоря уж о ядерной и ракетной программах. И это при колоссальных военных расходах, нескольких войнах, горячих и вялотекущих, и миллионах беженцев, прибывших сначала из бывшей Индии, а потом из Афганистана. Но все равно примерно четверть населения (по различным оценкам) страны находится ниже уровня бедности, многочисленные регионы живут в условиях полуфеодальной автономии от центрального правительства, счет людей, гибнущих насильственной смертью в результате этнических и политических столкновений, идет на тысячи и тысячи, а пакистанской национальной идентичности, согласно мнениям ряда аналитиков, создать пока не удалось. Например, единственной политической партией, имеющей серьезную поддержку в двух главных провинциях страны - Пенджабе и Синдхе, является Народная партия, которую возглавляла погибшая Бхутто. В каком-то смысле это есть главная невоенная сила, обеспечивающая целостность в очередной раз пошатнувшегося государства. И сможет ли она сохраниться после смерти своего лидера - большой вопрос.

Некоторые наиболее пессимистично настроенные люди (их состояние при нынешних обстоятельствах весьма объяснимо) даже употребили в последние часы набившее оскомину словосочетание "failed state". И если они окажутся хотя бы отчасти правы, то Пакистан довольно быстро перестанет быть отдаленной страной, проблемы которой можно отвлеченно обсуждать и параллели с которой можно проводить для удобства того или иного аналитика. Нельзя будет отговориться тем, что это "американская" или "индийская" проблема. Никому мало не покажется от "failed state" с ядерным оружием и давно уже автономно функционирующими вооруженными силами (нельзя отрицать, на данный момент сыгравшими немалую роль в поддержании пакистанского национального единства). Можно еще добавить, что как среди пакистанского населения, так и среди военно-политического истеблишмента достаточно сторонников "Аль-Каиды", и их действия в том случае, если государственное здание пошатнется, могут быть исключительно стремительны и неожиданны.

Пакистан вступил в полосу тяжелого кризиса, и удастся ли ему (и миру) из него выбраться, а если да, то с какими потерями - предсказать сложно. Нам же хочется лишь указать на то, что десятилетие гражданской администрации, последовавшее за временем правления Зия-уль-Хака и закончившееся военным переворотом 1999 года, выглядит сейчас как время упущенных возможностей. Опьяненные экономическим ростом и внешнеполитическими успехами (вывод советских войск из Афганистана), к которым они имели не так много отношения, пакистанские политики бросились сквалыжничать и щипать друг друга. Им казалось, что так будет всегда, - можно обогащаться и не волноваться о будущем.

Тут же застопорилась экономика, но главное - демократические партии и институты утратили доверие населения, во многом облегченно вздохнувшего в момент прихода Мушараффа к власти. Но вот выработан и этот ресурс, а институтов нет по-прежнему. Есть личности - харизматичные и не очень, продажные и не совсем. Надежда на будущее у многих пакистанцев связывалась с конкретными людьми, в первую очередь - с бывшим премьер-министром. А теперь нет и ее, и куда двинется набитая оружием страна, население которой, заметно превышающее российское, зажато на территории, равной нескольким российским же областям (скажем, десяти ленинградским), - предсказать сложно. Многонациональную страну, созданную во многом искусственно, могут сдержать от тяжелейших потрясений только государственные институты, уважаемые большинством населения, на которые это самое население может эффективно влиять иными способами, нежели вооруженная борьба или массовые марши протеста.

И последнее. Визитной карточкой государства является его судебная система. Некоторое время назад мир облетело невероятное известие. В 2002 году в пакистанской деревне, находящейся не так уж далеко от столицы, по обвинению в связи с девушкой из другого племени была осуждена сестра обвиняемого. Уточним, она была приговорена деревенским судом к групповому изнасилованию членами того племени, которое посчитало себя обиженным ее братом (брат, судя по всему, был ни при чем, наоборот, он тоже успел пострадать от мужчин той же самой племенной группы).

После того, как местный священник (имам) заклеймил происшедшее и вызвал журналиста из соседнего города, разразился международный скандал. Заминая его, пакистанское правительство быстро осудило на смертную казнь сразу шестерых человек (оправдав восьмерых), в том числе и тех, кто обвинялся лишь в пособничестве преступлению. Незадолго перед процессом верховный судья Пакистана назвал свершившееся "самым отвратительным преступлением" XXI столетия. Когда дело дошло до апелляционного суда (через три года), то пятерых осужденных оправдали, а шестому заменили смертную казнь пожизненным заключением. Последовал очередной взрыв международного негодования, и правительство сочло за благо предать новому суду и этих шестерых, а заодно еще тех восьмерых, которых поначалу оправдали. Пострадавшая все это время пыталась заниматься общественной работой (и занимается до сих пор), писала книгу о своих испытаниях, находилась под защитой полиции, у нее изымали паспорт (под предлогом обеспечения ее же безопасности). И, несмотря на международную известность, она по-прежнему находится в страхе за свою жизнь. Новый суд ей (и четырнадцати обвиняемым) еще предстоит.

И вот теперь скажите, что вы удивлены, что в такой стране люди не уважают государственные институты. И что никаких параллелей с другими странами, где суд решает дела о действительно страшных преступлениях в соответствии не с юридическими нормами, а с некой государственной волей, вы не видите.

Увы, любой вердикт суда по такому страшному делу обречен вызвать недовольство одной из сторон. Стабилизировать подобные эмоции могут только новые и новые вердикты, вынесенные согласно одной и той же процедуре, - только их количество может перейти в качество, в веру населения в справедливость. Одним-единственным делом ничего не поправить и никого не убедить. Только система может завоевать право на уважение населения. В тех странах, где юридическая система работает, работает и политическая. И там очень редко убивают премьер-министров.