Оттачивая среднее

В Москве завершился фестиваль «Золотая маска». Он прошел уже в 19-й раз. Со момента своего появления в 1995 году «Маска» приобрела масштаб и имидж, а также полезные привычки. Например, показывать премьеры Мариинского театра в Москве.

На этот раз их было три - две балетных и оперная. «Парк» Анжелена Прельжокажа выглядел полуторачасовой прелюдией к финальному адажио Дианы Вишневой и Константина Зверева. Прелюдия получилась не очень утомительной (помогла и сценография Тьери Лепру, и музыка Моцарта, да и популярнейший в XVIII веке роман «Принцесса Клевская» мадам де Лафайет как источник вдохновения для хореографа в эпоху СПИДа держит зрителя в тонусе), но и не слишком энергичной.

В прошлом году Парижская опера привозила «Парк» в Москву на гастроли. То, что в ее исполнении выглядит отточенным стандартом французской школы, в России заставляет задуматься, как долго может жить балетная форма и не слишком ли большой срок для некоторой хореографии – 18 лет со дня первой постановки.

Впрочем, Петербург не теряет звания хореографического центра России. С тех пор, как из Москвы уехал Алексей Ратманский, а на берегах Невы объявился Начо Дуато, ситуация выглядит стабильной. Дефицит первоклассных хореографов в первопрестольной решается просто: сюда теперь приглашают питерских. Так и поступил Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко – в итоге балет Дуато «За вас приемлю смерть» признали лучшим.

Вслед за Мариинкой, Михайловский театр тоже открыл теперь свои сезоны в столице. Правда, его работ на этот раз жюри не отметило. Оперная афиша михайловцев все еще пребывает на отметке «посредственно». Казалось, показанная в прошлом году «Иудейка» Галеви в постановке Анри Бернара – эталон среднеевропейского спектакля. Но привезенная в этом году «Богема» оказалась еще более средним спектаклем. Если бы не впечатляющая дирижерская работа Петера Феранца (увы, он неожиданно покинул в этом сезоне пост главного дирижера театра) да пара голосов, делать на «Богеме» было бы решительно нечего.

Наград «Богема» не получила, в оперном соревновании опять первенствовали москвичи – все тот же театр им. Станиславского и Немировича-Данченко был отмечен за «Сказки Гофмана» Оффенбаха. А вот лучшим художником признали Зиновия Марголина за щедринские «Мертвые души» в Мариинке. Режиссура Василия Бархатова действительно теряется (если не сказать – подавляется) масштабной и изобретательной сценографией, кажется, будто весь спектакль определяется воображением художника. В Мариинке такое случается часто, достаточно вспомнить нашумевшую постановку «Кольца нибелунга», сделанную исключительно Георгием Цыпиным.

Список «масочных» лауреатов этого года – как обычно, отличается условностью. Это скорее иллюстрация к разговорам о том, в каких обстоятельствах развивается современный театр. Нет сомнений - эксперты пытаются отобрать лучшее из репертуара. Приходится удивляться другому: почти всякий раз на сцене одни и те же лица. Меняются лишь площадки, на которых они встречаются.

Старые знакомые

В рамках конкурса «Эксперимент» любимец москвичей (и не очень любимый властями Петербурга) «Русский инженерный театр АХЕ» показал на ARTplay инсталляционно-перформансный проект «Депо гениальных заблуждений».

Конечно, ничто уже не в силах затмить впечатления от грандиозного “Sine loco”, спектакля АХЕ, показанного в «питерский год» «Маски», когда фестиваль в виде исключения проводился на берегах Невы. «Депо гениальных заблуждений» в очередной раз демонстрирует, насколько безгранична фантазия Максима Исаева и Павла Семенко.

Впрочем, если зритель однажды ей уже изумился, причем сильно, на новом спектакле он может лишь оттачивать степень своего восхищения.

Подобным оттачиванием былых эмоций можно заниматься и на остроумной и одновременно щемящей интерпретации «Трех сестер» Льва Эренберга (Небольшой драматический театр из Петербурга), и на «Арлекине», спектакле театра «Дерево» Антона Адасинского.

Адасинский давно обосновался в дрезденском пригороде Хеллерау. Перед первой мировой там был знаменитый Институт музыки и ритма Эмиля Жак-Далькроза, создавшего принципы «ритмической гимнастики». К нему специально ездили Нижинский и Дягилев, последний считал знакомство с принципами Далькроза обязательными для танцовщика (в итоге они повлияли на хореографию самого Нижинского).

Сегодня в Хеллерау – танцевальный центр, здесь квартирует, в частности, компания Уильяма Форсайта. Нельзя сказать, что соседство сказалось на Адасинском. Впрочем, его труппа и не имеет к танцу прямого отношения. Это качественная пантомима (как, в принципе, и показанный в рамках танцевального конкурса «Kreis» екатеринбургского эксцентрик-балета Сергея Смирнова: сценическая атмосфера здесь важнее движения). Адасинский с его hommage’м миру кулис в итоге равен самому себе. Для театрального пространства это признак качества. Для ищущего новое.... как сказать поточнее? Не застой, не почивание на лаврах, но уж точно не поиск новых форм.

Путешествия вглубь

В документальном театре такими формами оказываются сами темы. Спектакль «Заполярная правда» по пьесе Юрия Клавдиева (петербургский «ON. Театр» и режиссер Сергей Александровский показали его в рамках «фестиваля в фестивале» «Новая пьеса») посвящен нетолерантности современного российского общества. ВИЧ-инфицированные приравниваются у нас к больным проказой, их сторонятся, их выдавливают из общественной жизни. Спектакль короткий, но страшный – как и среднестатистическая жизнь в России.

Самое радикальное решение жюри – не присуждать наград в номинации «Мюзикл/оперетта». Давно уже отмирающие жанры (точнее, оперетта давно отмирающий, а мюзикл так и не прижившийся) еще могут быть интересны с коммерческой либо театрально-музейной точки зрения. Но почти никогда - с художественной. Зачем «Маске» тратить на них силы и средства, а главное – время и место в афише, остается загадкой.

Главным же событием фестиваля стала победа «А(п)оллонии» Кшиштофа Варликовского как лучшего зарубежного спектакля года.

Польский спектакль был показан прошлой весной в рамках самой «Маски». Нынешняя награда, впрочем, независима, ее присуждали по результатам опроса критиков. А их мнения год назад оказались диаметрально противоположными.

«А(п)оллония», с ее редкими для современной российской сцены темами (речь о Холокосте и соучастии населения в преступлениях нацистов) и театральным языком, далеким от унылостей псевдореалистического театра, вызвала в свое время шквал противоречивых рецензий. На прошлогоднем обсуждении в Театре Армии даже раздавались голоса – зачем нам все это? Ведь на советской территории не было гетто!

Хорошо, что победило здравомыслие, и наградой был отмечен спектакль, непредставимый в российском конкурсе. У нас так не ставят. Вот и привезенные в этом году в рамках «бонусного» проекта «Маски», «Легендарные спектакли и имена», две постановки польского классика Кристиана Люпы, «Персона. Мэрилин» и «Персона. Тело Симоны», – тоже из числа знаковых.

Биография Симоны Вейль, доведшей себя в 1943 до смерти от истощения (она ограничила свой рацион аналогом пайка, на который существовали в оккупированной Франции) до недавнего времени совершенно не интересовала россиян. Вряд ли она многих заинтересует и в дальнейшем: апатия лишает наше общество исторического мышления. Но сам спектакль, с его тягуче-неторопливой манерой повествования и неожиданным вторым актом, настолько другой по отношению к царящей в России эстетике, что уже он один оправдывает полудюжину необязательных спектаклей.

Цензура по-культурному

Собственная политическая активность в театрах чаще всего сводится к выступлениям на церемониях закрытия.

Объявлявший лауреатов Олег Кулик предложил вручить премию за лучшую оперетту года группе Pussy Riot, устроившей "панк-молебен" в храме Христа Спасителя.

Канал «Культура», передававший в записи церемонию вручения, благополучно вырезал его реплику, опасаясь неизбежного гундежа со стороны властей.

Цензурировали и выступление Кирилла Серебренникова, получившего награду за поставленных по Захару Прилепину «Отморозков». Режиссер известен склонностью к политической эквилибристике. С одной стороны, он ставит пьесу по роману небезызвестного Натана Дубовицкого. С другой – посвящает свою награду «людям, которые борются в России за справедливость; которые делают это на площадях, сидят за нее в тюрьме, которые за нее голодают... Я уверен, что Правда по-любому победит ложь, воровство, мрак».

Узнав о цензуре на «Культуре», Серебренников вроде бы удивился: он же не называл имен, не говорил ничего конкретного. Но телевизионщики на то и телевизионщики, чтобы глубоко проникать в суть вещей.

В последнее время потребность цензурировать церемонии по присуждению премий возникает все чаще и чаще. Начало этому положил Леонид Парфенов. Во время получения телевизионной премии имени Владислава Листьева он своей речью очевидно расстроил теленачальников всех мастей, обвинив их фактически в непрофессионализме.

Наш театр глуховат к современности, но все же не настолько, чтобы совсем уж ничего не замечать вокруг. Да, можно торить дорогу в искусстве дубовицким, но одновременно и выступать за свободу и правду.

После зимних демонстраций российский театр кому-то покажется пресноватым. Тот накал эмоций, переживаний, который современному человеку может дать общественная жизнь, сцена не порождает.

Может, оно и к лучшему.

Рядом с запруженными демонстрантами площадями, мегафонами и речевками необходимо пространство для размышлений и побуждений. Иначе на площадях будет не о чем говорить.

       
Print version Распечатать