Наконец накопилось критическое количество высказываний, понуждающее набросать структуру образцово-показательного публицистического или аналитического очерка за истекшие полтора месяца: в нем неизменно указывается на этический запал нынешнего российского протестного движения, осуществляется поиск действующего в нем политического субъекта, и дальше, в рекомендательной и прогностической части, открывающей пресловутое «окно возможностей», неизменно проглядывает растерянность, которая выражается в простой декларации важности задачи изобретения новых и невиданных доселе форм политического участия. Эта запрограммированность весьма показательна, пришло время вынести из нее урок

При том, что все последние сдвиги и события политического процесса декабря несомненно являются позитивными, отчего-то никак не получается упиваться собственным моральным превосходством, чувством исторической значимости событий или личной к ним причастности, почему-то остается устойчивое ощущение, что накопленные гнев и возмущение сложившимся политическим и социальным порядком не находят своего выражения ни в одном из креативных лозунгов митингов на Болотной или на Сахарова, умных и забавных, но слишком напоминающих рекламу, а тем более в речах лидеров оппозиции, как они сами себя величают. Но самое огорчительное, слишком слаба надежда даже на саму форму прямого политического действия, форму протестного митинга, презентации вместо политической репрезентации, на которую делают ставку не только организаторы протеста, но и многие интеллектуалы.

Две большие проблемы порождают эту осторожность и сомнения. Первой проблемой и слабым местом является позиция, состоящая в том, что сеть есть аналог прямой демократии, ее можно выписать посредством оппозиции виртуального и потенциального. Под вопросом остается утверждение, что развиртуализация сетевых персонажей высвобождает некую новую политическую силу. Наблюдая за количеством и качеством копипаста участников митингов, трудно отделаться от мысли, что основной задачей развиртуализации стал всего лишь новый виток виртуальной активности, то есть сила, которая собиралась заявить себя как явленную политическую реальность, замечает себя лишь рефлексивно, опять же посредством новых виртуальных связей. «Давайте сделаем двадцать тысяч!» - утверждение о том, что сила политического влияния прямо пропорциональна количеству подписчиков или участников является слишком простой аксиомой. По существу, митинги были именно встречами, флэшмобами, в которых интересен был момент самообнаружения и самоузнавания, и только затем - протест. Такая форма немобилизующей мобилизации имеет важное социальное значение, но увы, она не дотягивает до того, чтобы стать настоящей влиятельной политической силой, учитывать которую приходилось бы не только обещаниями, увещеваниями и простой перетасовкой одиозных правительственных администраторов. То есть дело не просто в разобщенности оппозиции, но в самой гравитационной слабости и необязательности объединяющих виртуальных связей. Анархизм, случайность и спонтанность сетевой коммуникации в данном случае служат плохую службу, может ли сложиться сила из разнонаправленных векторов?

Вторая проблема касается неучтенного и действительно непредставленного агента политического процесса, весьма важного для России, который, в отличие от протестов в Америке и Европе, остается в тени разворачивающейся драмы. Это нефть и газ, как ни странно это звучит. Тезис о сращении власти и олигархии, неразличимости власти и капитала, стерильный моральный пафос вкупе с подчеркиванием «незаинтересованности» и «бескорыстности» протестного движения в больших городах не позволяет актуализировать экономическую составляющую политического кризиса, сделать его привлекательным для бедных и обиженных обитателей провинции. Мимикрия власти, легкость, с которой власть расстается с выстроенной системой управления и настойчивость, с которой у власти остаются те же лица, свидетельствуют не столько о желании сохранить власть, сколько о желании удержать преференции и доходы от торговли природными ресурсами. В связи с этим важными оказываются такие необычные реконструкции идеи демократии как исторической формы политической репрезентации, как, например, монография Митчелла «Углеродная демократия: политическая власть в век нефти» [1] (особенно по контрасту с такими возвышенно-эстетическими трактовками демократии как, например, у Фрэнка Анкерсмита). Показывая, как формируется система представительства, и на чем она зиждется.

Митчелл связывает возвышение идеи демократии не с абстрактной исторической необходимостью поддержания и сохранения государственного порядка, а с европейской индустриализацией, когда уголь становится труднодоступным источником энергии, который сделал олигархию уязвимой к массовым требованиям демократических преобразований. Переориентация на добычу нефти, которая является легкодоступным и сравнительно дешевым источником энергии, дало возможность уменьшить эту уязвимость для демократического давления и позволило впервые в истории организовать политическую жизнь вокруг того, что сегодня называется экономикой и обещанием ее бесконечного роста. Митчелл констатирует, что современные формы демократической политики становятся нежизнеспособными, потому что они нечувствительны к адресации и кризисам. Можно добавить к этому странное суждение, что нефть и прочие природные ресурсы сегодня оказываются включены в политический цикл именно как субъекты, которые являются невозобновимыми и конечными, (особенно забавно это выглядит на фоне восстановления в правах идеи человеческого бессмертия); не благосклонность и голоса избирателей, которые скорее продаются и покупаются в нынешней политической риторике, а доступность и исчерпаемость энергии является первоочередной проблемой для политика. Странным и прямым образом природная энергия сегодня конвертируется в политическую энергию и политическую силу, этот новый вид политического метаболизма необходимо принимать во внимание идеологам и участникам протеста. Не стоит, по-видимому, объяснять далее, почему это особенно актуально для России.

Примечания

1. Timothy Mitchell Carbon Democracy: Political Power in the Age of Oil, Verso, 2011