«Старый доктор Хайдеггер, известный своими причудами, пригласил однажды к себе в кабинет четверых почтенных друзей» — так начинается рассказ Натаниэля Готорна «Опыт доктора Хайдеггера». Друзья были стариками, — если быть точным, тремя стариками и одной старухой, — неправильно прожившими свои жизни. Доктор предложил друзьям испить воды из Источника юности, расположенного «в южной части полуострова Флориды, неподалеку от озера Макако», с тем, чтобы они, вернув себе молодость, смогли противостоять ее соблазнам, имея за плечами столь горький опыт. Увы, соблазн оказался сильнее, имела место безобразная сцена, уголовному развитию которой помешало само Время, вернувшее бесстыдников в надлежащий возраст. Из случившегося доктор Хайдеггер извлек ценный урок — никогда не пить из Источника юности, поскольку само время, которое уже нами прожито и остаток которого нам еще предстоит прожить, составляет основу нашего существования в качестве самих себя — само наше время и есть наше бытие. Друзья, впрочем, никакого урока не извлекли и немедленно отправились во Флориду, чтобы снова и снова предавать свое бытие забвению.

Нетрудно заметить, что само по себе утверждение «Время — это и есть бытие» сформулировано довольно-таки коряво. Можно предположить — во избежание утомительных дискуссий о словах «быть» и «бытие» — что старый доктор имел в виду следующее: чтобы составлять основу нашей экзистенции, времени надлежит быть в самом простом и очевидном смысле. Когда мы говорим «Время есть», мы тем самым хотим сказать, что у нас пока еще имеется в наличии достаточное количество времени. Оставляя за скобками спорный вопрос «у нас — это у кого?» — не будем буквоедами, — подчеркнем ненадежность ... неосновательность исчисляющего и обналичивающего отношения к времени — в духе сентенции «время — деньги». Как и с деньгами, времени каждый раз оказывается достаточно для чего-то в высшей степени пошлого и не имеющего ровным счетом никакого значения в перспективе вечности. Для того же, что действительно важно — для чего-то, имеющего отношение к истине и к бытию — времени никак не может быть достаточно хотя бы потому, что для этих важных вещей требуется «кончина лета» — полнота времени.

Как вся мировая денежная масса не может быть обналичена, таки и вся полнота времени не может иметься у нас под рукой в распоряжении. С нашей ограниченной точки зрения — с точки зрения существ, существующих во времени — вот этого действительно достаточного количества времени — всего времени сразу — никогда нет. Если мы пьем из Источника юности, то мы, конечно, прибавляем себе время — но только такое время, которого все равно никогда не будет достаточно для того, чтобы исполнилась истина. И чем больше мы пьем, тем больше становится вот этого дурного, недостаточного времени, тем меньше шансов наполнить эту зияющую недостаточность и войти в полноту времени. Стало быть, когда мы говорим «Время есть», то, как правило, смысл этого нашего утверждения может быть адекватным образом прояснен посредством мнимо контрадикторного ему утверждения «Времени нет».

Итак, время — это что-то такое, про что невозможно сказать «есть», не сказав в то же время и «нет». Если время есть — то оно есть как пустота, которую надо чем-то наполнить, а вовсе не как бытийная полнота, наполняющая экзистенциальную пустоту, — в таком качестве времени нет и уж, в любом случае, никогда не бывает достаточно. Старый доктор Хайдеггер, наверняка, сказал бы, что как раз вот это парадоксальное время — про которое нельзя сказать «есть», не сказав «нет» — вот оно-то и составляет наше бытие здесь и сейчас. Это наше здесь-и-сейчас-бытие — не что иное, как устремленность от пустого, незаполненного и не могущего быть ничем заполненным времени к другому времени — полному, наполняющему и не оставляющему чего бы то ни было незаполненным.

Согласно формуле Парменида, бытие есть, а небытия нет. Опыт доктора Хайдеггера демонстрирует картину иного рода: если мы про что-то можем сказать, что оно есть, то это что-то имеет дурной, меонизирующий оттенок — оно есть как что-то, что мы можем себе позволить, что-то вполне доступное нашему разумению, что-то, с чем мы легко можем себя отождествить. Посмотрите, как легко почтенные друзья старого доктора вернулись к прежним скандальным привычкам, как легко отождествили себя с самими собой времен далекой молодости — то есть с чем-то не только не существующим, но и сообщающим оттенок небытия, ничтожащим, обращающим в иллюзию, в пустоту и зияние всю их последующую жизнь. И, напротив, именно то, чего нам катастрофически не хватает, что вот-вот закончится, не успев исполниться, то, что постоянно ощущается нами как нестерпимое отсутствие, как бесконечный недоуменный вопрос, обращенный за грань нашего существования, — именно это нет сообщает нам бытие и ставит нас перед лицом истины.