Когда из Александровского сада вчера исчез обелиск, памятник сначала дому Романовых, а потом одиноким мыслителям-утопистам, многие подумали, что его снесли под горячую руку. Очевидно, конечно, что памятник забрали на реставрацию: дело прибыльное и для заказчиков, и для подрядчиков. Но как раз здесь встает вопрос о том, что существует две стратегии реставрации: подлинная и неподлинная.

Подлинная реставрация требует многих лет работы, вложения немалых сил. Утраченные элементы иногда приходится изготавливать заново или маскировать их отсутствие. Консервировать разрушающееся надлежит специально изобретенными методами, разрабатывая новые технологии, осторожно проверяя и применяя их. Так подлинная реставрация становится одновременно летописью размышлений над памятником, его мысленным оживлением, тем невидимым собеседованием, которое только и позволяет ему оправиться от смертельной болезни. Подлинное здесь не означает непременно исторически достоверное – скажем, достройка соборов, расчистка набережных и другие мероприятия, которые были вполне новаторскими, делались именно по принципу подлинности

Неподлинная реставрация ведется спешно, торопливо, хотя принимать может различные формы. Можно просто быстро законсервировать то, что есть, залив специальным составом. Можно быстро сделать копию и имитацию. Можно убрать все лишнее и заявить, что сейчас именно мы дошли до настоящего слоя, до правильного состояния этой традиции. Неподлинная реставрация, например, была осуществлена Генрихом Шлиманом, который, откапывая Трою, не снимал слой за слоем, а погружался к одному искомому слою. Раскопки Шлимана были скорее уничтожением памятников и фальсификацией найденной Трои, но при этом Шлиман был воспринят как выдающийся дилетант, ставший в один ряд с профессиональными археологами.

Если говорить об интересах властей, то они всегда настаивают на подлинной реставрации – она позволяет держать под контролем достаточные средства и направлять их по назначению. Спешная и спорная реставрация воспринимается как проявление самостоятельности, как умение сразу найти средства и сразу их вложить, как та самая купеческая смекалка, которая и связала образ Шлимана-коммерсанта с образом Шлимана-ученого. Тогда как настоящая реставрация столь же важна властям, как важны были летописи и торжественные ритуалы.

Так почему же публика ждет от властей не скрупулезной, пусть и дорогостоящей реставрации, а чистого разграбления? Хотя один раз разграбить, продать на сторону или подменить подделкой – стратегически невыгодно, и даже если хочется получить доход «прямо сейчас», то затраты на сокрытие следов превысят реально полученные в первый момент средства. Поэтому и приходится маскировать неподлинную реставрацию строительством инфраструктуры, которая по определению дорогостоящая, и по определению относится к подлинному действию – к бережной отладке коммуникаций и механизмов. Выгодна халтура может быть только там, где нет возможности наблюдать, как проходит работа – там, где научная общественность не наблюдает за тем, как пишется диссертация коллеги, там и возникают поддельные диссертации.

Но здесь включается уже тот образ власти, который существует в массовом сознании. В массовых представлениях четко различаются власть, которая способна набирать помощников, власть законная, и власть «и.о.» или «вр.и.о», которая может принимать любые решения, но при этом не может менять ничего в кадровом составе учреждения. Первая власть, конечно же, всегда заинтересована в том, чтобы оптимизировать распределение средств. То, что публика ждет от власти неразумных действий, вроде «платного образования» (хотя платное образование как раз не позволяет бесконтрольно расходовать родительские средства, а значит, не может быть в интересах нынешних властей), что приписывает властям стремление сразу украсть и убежать – означает лишь то, что власти представляются не как правители, а как «и.о.», связанные по рукам и ногам, неспособные даже найти себе новых помощников, и потому рассчитывающие только на высвобождение больших средств за счет каких-то поспешных решений. Другое дело, что при этом смешивается поведение законодательной и исполнительной ветвей – законодательная власть, действительно, никак не может расширять свой штат, чего не скажешь об исполнительной власти, которая стремится к учреждению ясных правил своего расширения и пополнения.

И именно исходя из этого можно сказать, почему понадобилась реставрация обелиска. Официальная причина была в том, что он достаточно ветхий и может рухнуть. Но это объяснение в духе неподлинной реставрации, когда для решения проблемы ветхости достаточно поставить копию, сделать контрфорс или другую подпорку. Именно так действовали римляне, когда изготавливали копии греческих памятников с подпорками – они и были «и.о.» греков в культуре. А в духе подлинной реставрации объяснение простое: обелиск парадоксальным образом не был видим на Манежной площади. Администрация и охрана Кремля уничтожала елки, разравнивала газоны, разгоняла облака, а обелиск все равно не было видно. Вероятно, это попытка создать из обелиска нечто вроде готической колокольни, которую будет видно отовсюду. Возможно, он будет даже позолочен или снабжен золотым орлом наверху. Только вот решение проблемы его подлинной реставрации потребует постоянно уточнять этот режим видимости, до бесконечности откладывая его возвращение на место.