Предстоящий саммит Россия - ЕС в Самаре будет проходить на фоне явно наметившегося охлаждения в российско-европейских отношениях. Брюссель все больше показывает раздражение в отношении Москвы, находя все меньше общих точек соприкосновения.

Фоновым фактором, усложняющим архитектуру наших отношений со странами Евросоюза, стала смена политических лидеров во Франции и Великобритании. Вопрос о том, как повлияет предстоящее премьерство Гордона Брауна на британо-российские отношения, остается пока открытым: можно лишь предположить, что Москва попытается надавить на нового главу британского правительства по вопросу о выдаче Б.Березовского и А.Закаева, а Лондон будет делать упор на усиление присутствия BP в России. И та и другая тема очень конфликтна и вряд ли способна придать новый импульс двухсторонним отношениям.

Что же касается Николя Саркози, то первые акценты здесь уже расставлены: все французские эксперты по России в последнее время только и говорят о том, что и без того сухое поздравление В.Путина своему французскому коллеге было отослано с задержкой в несколько дней. С точки зрения дипломатического этикета это явный знак недовольства со стороны России тем, какой оборот могут принять двухсторонние отношения. Скорее всего, это неудовольствие Кремля связано с тем, что в окружении Саркози есть люди, которые намерены возродить "чеченскую карту" в качестве способа давления на Россию.

Как бы то ни было, пауза с президентским посланием Николя Саркози - это ошибка. Если Кремль хотел оказать какое-то символическое давление на нового президента Франции, то такая тактика заведомо обречена. России обязательно понадобится взаимодействие с Парижем по ряду вполне практических вопросов. Например, Саркози заявил о Средиземном море как о зоне приоритетного внимания Франции; между тем "Газпром" недавно обозначил свой существенный интерес в таких странах, как Алжир и Ливия. Будет ли Франция стараться блокировать возможные "газовые сделки" с участием российских компаний в этом регионе - этот вопрос пока открыт.

Другими словами, гораздо разумнее было бы представить Николя Саркози в России как политика, чей типаж совпадает с российскими представлениями о современном политическом лидерстве в том, что касается национальных интересов, культурной идентичности и борьбы с незаконной миграцией. Получилось же так, что реакция Кремля стала лучшим доказательством правоты тех, кто намерен заморозить отношения с Россией на минимально возможном уровне.

Есть и еще одно важное обстоятельство, помогающее понять сложность нынешнего момента: Кремль до сих пор, кажется, недооценивает тот эффект, который на общественность стран Запада оказало убийство А.Политковской и ряд других аналогичных дел. Именно поэтому ссылки российской дипломатии на "общеевропейские ценности" в конфликте с Эстонией, по большому счету, не сработали - помешал контекст ситуации, крайне неблагоприятный для России.

Кроме того, многие в Европе воспринимают российскую политику в отношении Эстонии сквозь призму предыдущего опыта российско-грузинского конфликта, который тоже отнял у Москвы много очков с точки зрения международного резонанса. Общая картина получается на всех направлениях примерно одинаковой: огромная Россия обижает своих маленьких соседей. Можно сколько угодно негодовать по поводу столь стереотипного восприятия, но сомневаться в том, что именно оно сейчас доминирует в Европе, не приходится.

При этом сама Европа, когда ее это удобно, совсем не склонна к обобщениям, и даже наоборот - критикует за это Россию. Так, с точки зрения ЕС (равно как и НАТО), Косово - это отдельный случай, и его никак нельзя соотносить (как это делает Россия) с Абхазией, Южной Осетией, Приднестровьем или Нагорным Карабахом.

Такое впечатление, что Россия и Евросоюз просто разучились понимать друг друга. Мы переходим на мировые цены на нефть и газ - нас обвиняют в "энергетическом империализме". Мы апеллируем к общим европейским ценностям - наши визави редуцируют проблему до уровня безопасности здания эстонского посольства в Москве. Нам обещают более либеральный визовый режим - а на деле почти все европейские консульства изощряются в выдумывании новых технических сложностей для желающих попасть на шенгенскую территорию.

Исходя из этого, можно предположить, что Россия и Евросоюз не горят желанием углублять свои отношения. На этом фоне становится понятным, почему и в Москве, и в Брюсселе относительно спокойно было воспринято польское вето на дальнейшие переговоры о партнерстве РФ - ЕС. Парадокс состоит в том, что позиция Варшавы фактически устраивает обе стороны, давая пристойное объяснение тому, почему на данном этапе движение вперед невозможно. Причем даже если бы Польша сняла свои возражения (а они касаются всего лишь экспорта в Россию польского мяса), то ее место заняла бы Литва или, надо полагать, Эстония.

Впрочем, паузу в российско-европейских отношениях не надо драматизировать. Сближение и отдаление - два мощных внешнеполитических инструмента, которые правительства обычно используют поочередно, и в каждом из них скрыт свой потенциал. Молчание ведь может быть не менее значимым, чем потоки бесполезных слов: в нем всегда можно найти ростки чего-то нового, еще не оформившегося в связную речь, но потенциально полезного.

Взять хотя бы ту обструкцию, которую России устроили Балтийские страны, включая Польшу. При ближайшем рассмотрении их позиция, на политическом языке выражаемая формулой "чем дальше от России, тем лучше", в экономическом плане приобретает прямо противоположный смысл. Этот очевидный разрыв между политической риторикой и прагматическими интересами демонстрирует сама Польша, которая своим вето доказывает сильное желание торговать на российском рынке, равно как Литва доказывает свой большой интерес в восстановлении поставок российской нефти через ее порты. Высока вероятность того, что, как только потенциал политизации будет исчерпан, подойдет к концу и пауза в активных контактах между Россией и ЕС.

Для Европы нынешняя пауза может привести к существенной смене внешнеполитических акцентов. На место нынешнего дискурса, базирующегося на таких ключевых понятиях, как "европеизация", "демократизация", "проекция норм", постепенно приходит осознание того, что многие страны не хотят признавать эксклюзивную роль ЕС в качестве источника ценностей и правил, которым следует подражать. Надо дать Европе свыкнуться с этой мыслью и не торопить ее.

Пауза может помочь европейцам определиться и с более конкретным вопросом - о том, что их больше всего не устраивает в России - ее нежелание принять нормы европеизации, определяемые ЕС, или же усиливающийся прагматизм во внешнеполитических действиях. Первое объяснение указывает на Россию как на "Большого Другого", то есть нечто имманентно чуждое, неорганичное и принципиально отличающееся по своей структуре от "цивилизованной Европы". Второе же объяснение имеет прямо противоположную семантику, поскольку в его рамках Россия предстает как государство, преследующее свои (преимущественно экономические) интересы и использующее свои ресурсы - и в этом смысле эквивалентное любой из стран Запада. В конечном итоге ответ на этот вопрос будет определять тот язык, на котором Европа предложит говорить России. Россия, позиционируя себя в качестве полноценного политического субъекта, в принципе готова говорить и на нормативном языке ценностей, и на стратегическом языке интересов. Думается, что для Европы, которая является скорее структурой, чем субъектом, выбор языка общения с Россией затянется очень надолго.