Новый год там, где сердце

От редакции. Из-за аномальных погодных условий работа нескольких московских аэропортов оказалась парализована со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ситуация, в которую попали тысячи людей, проявила множество существующих проблем – социальных, технологических, экономических. О стихийном бедствии и его сокровенном смысле с Русским журналом побеседовал журналист Илья Переседов.

* * *

Ситуация с московскими аэропортами, которые в связи с природными аномалиями оказались обесточены и из которых не могут вылететь тысячи людей, напоминает мне парадоксальным образом один старый советский анекдот: когда в Советском Союзе впервые за 300 лет происходит солнечное затмение, старый еврей выглядывает в окно и говорит: «На это у них деньги есть». Точно так же и здесь. В России все настолько увлечены политикой и попыткой найти, на кого же можно переложить ответственность, что мы как-то забываем, что жизнь человека находится зачастую во власти случайных обстоятельств, стихий и т.д.

То есть можно, конечно, говорить, что при Лужкове не было случайных оттепелей во время зимы, но зато при Лужкове, насколько мы знаем, случались пожары и задымления. Так что я, если честно, с одной стороны, не вижу в ситуации ничего фатального и, скорее, готов трактовать ее в религиозном контексте, нежели в политическом. А с другой стороны, мне кажется, что каждый из этого сделает свой вывод.

С одной стороны, понятно, что аэропорты в России нужно обновлять, но они, черт возьми, обновляются и так. Я не настолько компетентен в вопросах авиации, чтобы сказать, что их можно было обновлять как-то быстрее или переводить на атомное питание. Мне, конечно, безумно жаль этих людей, но, насколько я слышал, им обещана компенсация. И здесь тоже вроде бы как всё в порядке. Так что мне думается, что из этих событий можно сделать только позитивный вывод. Я думаю, что люди, которые захотят получить компенсацию, приобретут еще и бесценный опыт защиты своих юридических прав. С одной стороны, понимание того, что мы все, и власть, и граждане, в какой-то момент должны быть едины, и в какой-то момент мы вынуждены что-то терпеть и перед чем-то смиряться.

Что касается трактовки событий в религиозном контексте, понадобится вдаваться вообще в осмысление праздника. В принципе, мне очень не нравится, как люди ведут себя этой зимой. Меня очень утомило нытье и жалобы, например, на мороз. Такое впечатление, что люди, которые живут со мной вместе в Москве, родом из каких-то африканских стран. Зима в России – это нормально, и то, что в России холодно, – это обыкновение. Это наш дом, это наша страна, это норма. Поэтому какие-то рафинированные барышни или даже вполне себе состоявшиеся мужчины, но которые ведут себя как рафинированные барышни, морщат носик и говорят: ой, холодно, ой, к машинке примерзла щеточка, и так далее, – вызывают у меня недоумение и неприязнь.

Поэтому, с одной стороны, попытка всех россиян при первой же возможности уехать куда-то, где потеплее, кажется мне немножко странной. А с другой стороны, понятно, что Новый год несет свое бытовое мистическое значение. Все помнят эти слова: как Новый год встретишь, так его и проведешь. Это фанатичное желание на Новый год уехать куда-то из страны – в нем-то, на мой взгляд, есть что-то болезненное. Новый год традиционно воспринимался как обновление жизни, елка – это древо мира. Поэтому, в принципе, в Новый год человек обязан быть там, где его сердце, где его корни и где его дом. А то, что мы пытаемся из дома сбежать, значит, что мы не очень правильно к нашему дому относимся. Так что отчасти, в общем-то, застряли люди в аэропорту – и поделом.

       
Print version Распечатать