Нормализация как историческое поражение

Чешский устойчивый политический термин "нормализация" возник из партийного канцелярита: "о мерах по нормализации обстановки...". После ввода войск на нормализацию ушло около двух лет. Вот и сейчас у нас "нормализация". Конечно, прямая аналогия всегда неточна. Есть много отличий между Прагой-1968 и Москвой-2013. Например, в 1968 году арестовали и посадили около 200 человек, а 200 тыс. были подвергнуты различным санкциям и ограничениям. В России - меньше. Арестовано 25, еще около 50-ти - под следствием и подпиской о невыезде. Другое отличие: "пражская весна" была в значительной мере делом самой тогдашней "партии власти", а не только городской интеллигенции. Чехословацкая "коалиция перемен" была куда масштабнее, чем московская. Хотя и там, и здесь - это коалиция была реформистская, т.е. ее основной темой было сохранение системы, но "с человеческим лицом", т.е. "демократизация того же самого".

"Нормализация" - это ступенчатый процесс. Причем идет она как бы со "среднего звена", т.е. люди сами "затыкаются" и окорачивают подчиненных в своих коллективах. Многие делают это без прямых указаний какого-либо начальства. И лишь последние очаги подавляются уже при прямом контроле высшего руководства. Первый год еще не истек (с мая 2012), полезно было бы написать "хронику нормализации", т.е. показать весь веер событий. Смысл в том, что они происходят не по какому-то "военному плану", а спорадически вспыхивают по всему социальному пространству. Причем то приводя к быстрому результату, то встречая сопротивление, затем события повторяются. И к ним возникает привыкание.

Проскочим хронику. Представим себе, что все получилось: профилактические беседы со студентами, увольнение журналистов, снятие руководства свободолюбивых вузов, смена собственников в СМИ, посадки, компромат против несговорчивых активистов и т.д. - все это дало результат. Зададимся вопросом: какую форму примет российская социальная реальность после нормализации?

2

"Нормализация" приводит к тому, что образуется большой слой встроенных в систему, слегка репрессированных недовольных. С ним корреспондирует небольшой, но радикальный слой "беглых". Вытеснение за границу кажется действенным только внутри самого периода "нормализации", но он быстротечен. "Нормализованное недовольство" оказывает большое влияние на характер официальной идеологии. Самим проводникам нормализации кажется, что они движутся к восстановлению единства общества. На самом деле нормализация лишь окончательно обустраивает его раскол. Она усиливает "бинарность". Официальная идеология вынуждена становиться более оптимистичной, позитивной, отстраиваясь от "нормализованного негатива". Меняется и атмосфера протестности. Поскольку продолжение протеста невозможно, а коридор делается все более узким и рискованным, то дискурс протеста "протухает". В результате с обеих сторон нарастает гностическое восприятие социальных процессов. Как правильно было показано в ряде исследований дискурса перестройки, распад на "официальное" и "подпольное" переводит конфликт из прагматики в сферу моральной риторики. Реформирование невозможно, потому что разворачивается картина моральной борьбы абсолютного добра с абсолютным злом. Обе стороны рисуют картину злодеяний, которые являются не ошибками, не следствием тактических решений, а приобретают онтологический характер. В результате возникают два квазирелигиозных культа. С одной стороны, самоценность отторжения всякого официоза, любой правительственности. С другой, усиленная жизнерадостность официальной идеологии трансформируется в различные ритуалы. "Годы реакции" - это годы торжеств, церемоний, демонстраций статусов.

3

Одно из последствий "нормализации" - перевод социальной полемики в публичном пространстве - в "поколенческий конфликт". Факт обыска у Ксении Собчак уже никуда не денется из самоописания ее жизненного пути. При этом "условная Ксения Собчак" переживет "условного Путина" просто биологически. Умрет ли Путин в своей постели, или будет задушен собственными соратниками, или извинится и сдаст полномочия - поколенчески теперь все уже определено тем, что его оценка будет в руках у поколения Собчак. История показала, что те, кто был на стороне "нормализации", никогда не могут повторно обосновать ее правильность (точнее говоря, "безальтернативность"). В тот момент, когда 50-летняя Собчак будет "переписывать историю", 75-летний - еще живой - "условный Сечин" будет находиться уже в положении "условного Руцкого сегодня". Его мнение будет уже мнением "дедушки".

4

Как это и было в 70-е гг. – ландшафт после нормализации выглядит неброско, но ровно. Поскольку все гуманитарные институции продолжают функционировать и выведены на панель, то делается незаметным «молчание влиятельных интеллектуалов». Но они никуда не деваются. Больше того, они в «молчании» или «полумолчании» продолжают наращивать символический капитал. Хотя в каждый данный момент у властей имеется уверенность в том, что они заткнулись, «нейтрализованы» - эта уверенность и не позволяет увидеть, как реально устроен ландшафт. Имеется огромное количество влиятельных и нелояльных авторитетных профессионалов, которые считают сворачивание демократии и «нормализацию» - ошибкой. При этом – в этом и парадокс – антидемократические интеллектуалы после окончания нормализации тоже оказываются нелояльными. Они оттеснены от центра слишком вправо. Их искренний антилиберализм не востребован системой. Ведь «нормализация» не является «чрезвычайным положением», массовой мобилизацией и полным обновлением идеологии. Поэтому она поднимает наверх умеренную, прагматичную и малоквалифицированную молодежь. А она не в состоянии в дальнейшем выиграть в борьбе за символический капитал. Поэтому через 10 или 20 лет после нормализации голоса таких «замолчавших», как Паточка или Гефтер, все равно оказываются слишком значимыми.

5

«Нормализация» 2012-2013 гг. – это политическая ситуация с длинными последствиями. Тем, кто ее проводит, кажется, будто бы это «оздоровление». Не так и трудно, в целях «оздоровления», удалить из вуза нескольких преподавателей, из СМИ – нескольких журналистов, из НИИ – нескольких научных работников, снять из проката несколько фильмов и т.д.

Но глядя с исторической дистанции, мы видим в результате общество-тело с тяжелым ударом в позвоночник. Этот удар повреждает и саму систему управления. Организм адаптируется к травме, социальные порядки выстраиваются вокруг нее, адаптируются к ней. Это, в первую очередь, когнитивная адаптация, основанная на страхе перед собственным организмом, его социальными недрами. Искусственная задержка дифференциации ведет к замене коллективного мышления на коллективный миф. История превращается в «историю болезни».

Фотография: Дмитрий Врубель. Фрагмент Берлинской стены, 2013

       
Print version Распечатать