13 июня 2008 года Чечня снова оказалась в фокусе внимания СМИ. В Ножай-Юртовском районе республики боевики вошли в село Беной-Ведено и находились в нем в течение нескольких часов. Согласно информации следственного комитета прокуратуры Чечни, численность группы составляла от 20 до 60 человек (затем назывались разные цифры - 25, 50 человек). В результате рейда боевиков было убито 3 человека, сожжено несколько домов, принадлежавших представителям власти и правоохранительных структур. По информации МВД республики, боевиками руководил Усман Мунцигов (сейчас он находится в федеральном розыске). Боевики излагают свою версию событий. На известном ресурсе "Кавказ-центр" говорится об успешной операции под руководством "эмира Османа", которого называют "командующим Даргинским сектором Восточного фронта Вооруженных сил эмирата Кавказ". "Мы знали, в каких домах живут милиционеры и работники марионеточного режима. Их дома и автомашины были сожжены", - заявил так называемый эмир Осман (он же Усман Мунцигов). В данной ситуации нельзя не сказать несколько слов о том, что собой представляет упомянутый "эмират Кавказ". Для этого придется совершить небольшой экскурс в недавнюю историю.

7 октября 2007 года Доку Умаров, один из лидеров чеченских сепаратистов, который до того времени считался "президентом Чеченской Республики Ичкерия", выступил с обращением, в котором провозгласил новое образование - Кавказский эмират. Умаров объявил себя "эмиром моджахедов Кавказа" и призвал к всемирному джихаду против всех, "кто напал на мусульман". "Наш враг не только Русня, но и Америка, Англия, Израиль - все, кто ведет войну против ислама и мусульман", - заявил Доку Умаров. В этой связи неудивительно, что находящийся в Лондоне Ахмед Закаев поспешил отмежеваться от нового "эмира". 22 ноября 2007 года он стал главой "правительства Чеченской Республики Ичкерия", которое не имеет ничего общего с "Кавказским эмиратом".

Напомним, что нынешний "эмир" - строитель по образованию. Однако большую часть своей жизни он строил незаконные вооруженные формирования. В 1994-1996 годах Умаров служил под началом другой знаковой фигуры чеченского сепаратизма, Руслана Гелаева, а в 1997 году стал главой Совета безопасности Чеченской Республики Ичкерия (которая после Хасавюрта получила от Москвы шанс на собственное государственное строительство, завершившееся провалом). В 1999 году в ходе второй чеченской кампании Умаров возглавляет сектор "Юго-Западного фронта". Уже после того, как инфраструктура непризнанной Ичкерии была разрушена в ходе военных действий, Умаров получил "повышение". В 2004 году он стал министром государственной безопасности Ичкерии (хотя повторимся, этого непризнанного государства уже не существовало, Грозный был уже давно не под контролем сепаратистов), а в 2005 году он стал вице-президентом. И наконец, в 2006 году после гибели Абдул-Халима Сайдулаева Умаров стал "президентом" Чеченской Республики Ичкерия.

Однако в октябре 2007 года Умаров, провозглашая Кавказский эмират, заявил, что сепаратистская Ичкерия будет существовать только как административно-территориальное образование в составе будущего эмирата. Она станет одним из "вилайетов". Первым среди равных. Не менее, но и не более того. Один из немногих оставшихся в живых полевых командиров Ичкерии фактически самостоятельно ликвидировал это непризнанное образование, считавшееся в 1990-е годы одним из главных вызовов для российской государственности на Северном Кавказе. Как бы то ни было, ичкерийская идея окончательно была принесена в жертву идее надэтнического исламистского протеста. Сторонники Умарова полагают, что объединение усилий исламистов всего Северного Кавказа намного более оптимальный путь, чем борьба за этнонациональное самоопределение одной лишь Ичкерии. Целью такой борьбы видится Россия, впрочем, как и Запад, поскольку для исламских радикалов РФ - это союзник США и Европы в том же Афганистане и в борьбе с мировым терроризмом. Как справедливо замечает эксперт Мурад Карданов, "северокавказский эмират сегодня внеочередной кандидат на попадание в список террористических организаций. Просто по факту заявления Умарова о том, что вновь созданное государство присоединяется к мировому джихаду против западной цивилизации". Однако именно "эмират" (как бы мы ни старались не предаваться алармизму и сохранять спокойствие) будет главным вызовом для российской власти в Чечне (и даже на Северном Кавказе в целом).

Несколько месяцев назад, 19 марта 2008 года, именно боевиками "эмирата" было совершено нападение на селение Алхазурово. В результате этой акции были убиты несколько сотрудников правоохранительных органов. Июньское нападение на Беной-Ведено - одно из звеньев в этой цепи. Добавим также, что в Дагестане и в Ингушетии теракты и диверсии совершаются также не поклонниками сепаратизма, а радикальными исламистами.

На Северном Кавказе происходит "перезагрузка" терроризма как политической практики. Теперь главным террористическим оппонентом Российского государства будет не защитник "свободной Ичкерии", а участник "кавказского исламского террористического интернационала". В этом смысле российский Северный Кавказ воспроизводит исторический опыт стран исламского Востока. Подобный этап "смены поколений" террористов и терроризма уже пройден государствами Ближнего Востока и Северной Африки. Если в 60-80-е годы прошлого века главными субъектами террористической борьбы были светские этнонационалисты (Ясир Арафат и ООП), инструментально и конъюнктурно обращавшиеся к религиозным ценностям и лозунгам, то с начала 80-х первую скрипку начинают играть поборники "чистого ислама" ("Братья мусульмане", "Исламский джихад"). Теперь Северный Кавказ с некоторым отставанием пройдет схожую эволюцию.

В начале 90-х, в период пресловутого "парада суверенитетов", в Северокавказском регионе доминировали этнонационализм и идея этнического самоопределения. На практике это привело к реализации принципа этнического доминирования в политике, управлении и бизнесе. Радикальные этнонационалисты активно использовали и террористические методы борьбы. Та же мотивация отличала действия чеченских сепаратистов, с 1991 года боровшихся за "независимую Ичкерию".

Во второй половине 90-х этнонационализм уступает место лозунгам "чистоты ислама". Во-первых, этническая пестрота Кавказа на практике делает радикальный этнонационализм политической утопией (особенно в регионах, где нет сильного численного перевеса одной этногруппы, как в Карачаево-Черкесии). Во-вторых, борьба за превосходство "своего" этноса фактически приводит к победе этноэлиты, которая быстро коррумпируется и отрывается от корней, замыкаясь на собственных эгоистических устремлениях. Народные же массы довольствуются ролью митинговой пехоты.

В-третьих, свою роль здесь сыграл провал попытки "государственного строительства" Ичкерии (здесь весь комплекс проблем, от собственно провала лидеров сепаратистов до силовой операции со стороны федерального центра).

Ныне ичкерийская идея признана более не актуальной. При этом такой вывод сделан не представителями Кремля, а теми, кто за сепаратистские идеалы воевал. Как говорится, дьявольская разница! А значит, можно говорить о победе над идеей чеченского этносепаратизма хотя бы в среднесрочной перспективе. С другой же стороны, смена этнонационалистического дискурса на дискурс религиозного радикализма таит в себе много новых опасностей. Особенно если учесть, что этнический национализм уступает место исламизму не только в Чечне или в Дагестане с Ингушетией (то есть в восточной части российского Кавказа), но и на Западном Кавказе (в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии). Так называемый чистый ислам (он часто называется "ваххабизмом", хотя его адепты себя так не идентифицируют) легко прививается на Кавказе. Эта система ислама обращена к надэтническим универсалистским и эгалитарным ценностям - эдакий "зеленый коммунизм". Для сторонников "молящегося ислама" не имеет значения принадлежность к тейпу, клану или этнической группе. Отсюда и возможности формирования горизонтальных связей между активистами из разных кавказских республик. В условиях отсутствия внятной идеологии и концепции российского "нациестроительства салафийа", которую в публицистических материалах называют ваххабизмом, стала интегрирующим фактором на Кавказе. Весь фокус, однако, заключается в том, что если "исламский проект" развивался как антироссийский, то многие лидеры так называемых ваххабитов не грешили русофобией и были готовы на российскую юрисдикцию на Северном Кавказе при условии его тотальной исламизации. Одновременно кавказские "ваххабиты" отвергают светский характер российской государственности и институты российской власти в регионе.

Это означает, что в наиболее нестабильном и конфликтном российском регионе принципиально изменится характер угроз. При этом далеко не все исламские радикалы перешли линию, разделяющую терроризм и борьбу с Россией от простого негодования по поводу коррупции и закрытости местной власти. Сегодня еще не поздно отделить "работников ножа и топора" от фрустрированной региональной интеллигенции и обыкновенных лузеров. По справедливому замечанию политолога Александра Искандаряна, в настоящее время мы можем говорить об "интеллигентской салафийе" (выходцы из исламских медресе и региональной гуманитарной интеллигенции), "салафийе бедной" (пауперизированное население городов и сел Кавказа), "салафийе богатой" (бизнесмены, финансирующие джамааты и их деятельность). Было бы фатальной ошибкой записать в ваххабиты и русофобы всех оппонентов республиканских властей. Если такой шаг будет сделан, Россия не досчитается многих своих сограждан. В том смысле, что лояльность нашему государству у многих сменится лояльностью салафитским джамаатам, которые сегодня еще не имеют всеобщей поддержки населения. Таким образом, следует признать, что с победой над идейно-политическим ичкерийством мир и стабильность на Кавказе автоматически не наступят. Вместо старых вызовов, будораживших не только весь Кавказ, но и всю Россию, приходят новые. Главное, чтобы в поисках ответов на эти вызовы проявить большую адекватность. И конечно, не допускать фатальных ошибок.