Иван Евстигнеевич и Николай Романов

В детстве и юности царя Николая Александровича Романова я не любил. Точнее, относился к нему с презрением. Еще точнее - считал необходимым так относиться из неких смутных, как я теперь понимаю, соображений верности семейной традиции. Собственно, если бы не они, эти неясные соображения (вряд ли у маленького советского еврейского мальчика могло быть хоть какое-то личное отношение к давно почившему и абсолютно неактуальному для его поколения "гражданину Романову", коего глава шестая Свода законов Российской империи от 1906 года "О титуле Его Императорского Величества и о Государственном гербе" при его жизни повелевала именовать:

" Полный титул Императорского Величества есть следующий: "Божиею поспешествующею милостию, Мы, NN, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новгорода Низовския Земли, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдороский, Кондийский, Витебский, Мстиславский, и всея Северныя страны Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земли и области Армения; Черкасских и Горских Князей и иных наследный Государь и обладатель; Государь Туркестанский; наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Сторманский, Дитмарсенский и Ольденбургский, и прочая, и прочая, и прочая".

Отец моего отчима, Иван Евстигнеевич Кулаков, молодым крестьянином Псковской губернии в 1914 году, незадолго до начала войны, был призван в царскую армию, провоевал года два на Германском фронте и получил в ногу германскую же разрывную пулю дум-дум, впоследствии запрещенную Женевской конвенцией. После госпиталя он приехал в только что основанный город Романов-на-Мурмане, где осел и "опоморился" - все его жены были коренными поморками. В революцию и в "интервенцию" он служил в советской милиции, т.е. в охране стратегически важного порта в новопостроенном городе Мурманске - первую часть названия "Романов" жители города отбросили сразу после Февральской революции. (Романов-на-Мурмане строили, между прочим, китайцы, но это уже отдельный сюжет.)

"Империалистическая интервенция" на Мурмане выразилась в том, что 6 июля 1918 года между большевистским президиумом Мурманского краевого совета и представителями Великобритании, Северо-Американских Соединенных Штатов и Франции было подписано "Временное, по особым обстоятельствам, соглашение в целях совместной защиты края от держав германской коалиции". Дальнейший ход "империалистической интервенции" состоял в том, что совместные силы большевиков и англо-американцев, куда, несмотря на ранение, входил и Иван Евстигнеевич, отогнали поддерживавшихся германцами белофиннов, пытавшихся перерезать идущую из Романова-на-Мурмане в революционный Петроград железную дорогу, т.е. загнали обратно в Финляндию войска генерала гвардии Его Императорского Величества Императора и Самодержца Всероссийского барона Карла Густава Эмиля Маннергейма.

26 мая 1896 года юный барон Маннергейм участвовал, как потом выяснилось, в последней в истории России коронационной церемонии последнего российского императора из рода Романовых. В торжественной процессии в группе лейб-гвардейских офицеров он шел прямо перед императорской четой. Но теперь войска под его командованием воевали за то, что бы Император и Самодержец Николай Романов престал именоваться Князь Финляндский. Вскоре после того, как англо-американо-большевики отразили это вторжение, "иностранные интервенты" сели на свои корабли и покинули Мурман, а дед из милиции перешел в портовые грузчики, в каковом качестве, несмотря на сильную хромоту на раненную германцем ногу, проработал почти до конца жизни.

Жил он в собственном деревянном, совершенно деревенского вида доме на самом краю Мурманска. Я почти каждый день заходил туда после школы. И вот однажды, сидя над тарелкой вкуснейшей картошки, я произнес, уже не помню по какому поводу, невесть как попавшее в мою детскую голову (из какой-то приключенческой книжки, наверное) словосочетание "Его Императорское Величество Государь Николай Второй". Последовавшее затем выражение лица бывшего солдата армии этого самого Императорского Величества и бывшего советского портового грузчика, а также его вербальные характеристики по отношению к "идиоту Николашке" я помню хорошо до сих пор. Дед Ваня очень подробно объяснил мне, что он думает про это самое "величество".

В числе претензий были и бессмысленная, с его точки зрения, "империалистическая война" (иначе он ее не называл), и та самая пуля дум-дум, которую он получил, воюя "неизвестно за что", и вышеприведенный мною императорский титул, который вчерашнего крестьянского парня заставляли зубрить наизусть, и то, что в случае ошибки в ответе унтера и офицера "дрались по зубам". А главным, как мне сейчас кажется, был именно эпитет "идиот". То, что заставляли обращаться "ваше благородие" и что эти "вашблагородия" "дрались в зубы", что "погнали на империалистическую бойню, заставляли зубрить какую-то непонятную фигню, - это еще полбеды. Но вот то, что "небожители" оказались "идиотами", недостойными своей исторической миссии, как я бы это сформулировал сейчас, не давало покоя деду Ване, наполняло его обидой даже через много десятилетий, в совершенно иную эпоху.

То есть в голове "идиота Николашки" эта миссия, как я теперь читаю во всяких книжках, вроде как была. Но вот - и это главное - сформулировать ее для себя и своего круга и четко объяснить ее вовне тогдашняя власть не могла, кроме как путем неосмысленного зазубривания какой-то галиматьи и битья в качестве главной мотивации этой зубрежки.

Генерал Деникин в самом начале "Очерков русской смуты" пишет:

"Неизбежный исторический процесс, завершившийся Февральской революцией, привел к крушению русской государственности. Но, если философы, историки, социологи, изучая течение русской жизни, могли предвидеть грядущие потрясения, никто не ожидал, что народная стихия с такой легкостью и быстротой сметет все те устои, на которых покоилась жизнь: верховную власть и правящие классы".

Русское (да, пожалуй, почти любого народа) национальное сознание еще может допустить, что власть иногда "дает в зубы" своим подданным, довольно легко - если власть имущие чего-то там оставляют "для себя", даже если оно, национальное сознание, и называет сей процесс "ворует" (если, конечно, все происходит "по-божески", в пределах установленных понятий).

Но власть, которая не в состоянии объяснить своего смысла, долго в России не протянет.

Царская власть потеряла этот дар объяснения - и закономерно была сметена Февралем. Но власть, пришедшая на смену царской, даже не задумалась над этой проблемой, над тем, под действием какого чуда "тысячелетнее самодержавие" вдруг ухнуло в небытие, провалилась, как театральная декорация. Новая власть с самого начала позиционировала себя как временщик. А с временщиков по определению даже и спроса о вечном - никакого. Результат известен: февральская власть тоже растаяла, как мартовский, извините за каламбур, снег.

Думаю, сегодня это один из самых актуальных "уроков Февраля". И не только для страны под невнятным названием "Российская Федерация" - для всего мира.

       
Print version Распечатать