Историософская миссия Владимира Путина

Через полтора года в России будет новый президент? Не верится? А почему? Через полтора года срок правления действующего президента истекает, по основному закону он уже не может баллотироваться на третий срок, следовательно, на его место придет другой это совершенно нормальное рассуждение в логике существующей конституции. Однако именно такое рассуждение на сегодняшний день вызывает наименьшее доверие, если не прямой сарказм.

Можно бесконечно оправдывать этот сарказм и поддерживать его "справа" или "слева", но ничего хорошего в этом для нас с вами нет, ведь в основе его лежит ощущение абсолютной нестабильности нашей государственно-правовой системы. С одной стороны, как раз именно это ощущение, столь основательно укорененное в нашем народе, позволяет нашему президенту решать проблему-2008 разными способами. Но с другой стороны, именно это ощущение на глубинном уровне в корне противоречит тому, чего вопреки всем возможным обстоятельствам смог добиться президент Путин, - постепенно вызревающему чувству постоянства власти, а, следовательно, и той самой долгожданной стабильности.

В этом противоречии, в этом внутреннем напряжении власти таится ее опасный коллапс, который может наступить в любой момент. А может и не наступить. Если Путин "преодолевает" конституцию и остается на третий срок, то это может подтвердить стабильность власти, но опровергает стабильность права. И наоборот, если Путин уходит, то это подтверждает стабильность права, но может опровергнуть стабильность власти, ибо нет никаких гарантий, что его преемник будет "лучше". Следовательно, одним из этих начал придется пожертвовать, и если мы хотим подлинной стабильности, то, конечно, надо жертвовать правом, потому что вся относительная стабильность последних семи лет держится именно на власти и вопреки праву.

Наша конституция написана не нами и не для нас, она наспех сшита по лекалам западных моделей в ситуации, когда не было никаких иных задач, кроме как сохранить власть за конкретным товарищем. Поэтому, как нет ничего удивительного в том, что Путин может остаться на третий срок, так и не будет ничего неожиданного, если наша конституция не раз изменится. Если формальный закон противоречит задачам спасения реальной страны, то его можно и нужно менять.

Что должен делать Путин в 2008 году? Однозначно ответить на этот вопрос сложно даже самому закоренелому охранителю. Но точно можно сказать, чего он делать не должен: он не должен исчезать так, как будто его и не было, о чем пророчествуют его самые ярые противники. Как горинский Мюнхгаузен, Путин должен осознать, что он себе уже не принадлежит, что он - символ, миф, живой экспонат русской истории. Впрочем, профессиональному контрразведчику это объяснять не надо, и Путин это, конечно, знает. Потому вполне оправданны любые теории "вокруг Путина" как политической проблемы, потому возможна сама "философия Путина" (Алексей Чадаев, Александр Дугин, Жан Парвулеско и др.) как философия конкретной темы, будь то философия власти или философия права?

Причина такой высокой тематизации очень проста: пятнадцать лет назад наша страна свернулась к границам XVII века, оставшиеся восемь лет она готовилась к полному исчезновению и вдруг семь лет назад она заявила о своем праве на существование и более того - на исторический реванш. И какие бы сложные или примитивные гипотезы самой сущности "путинского режима" мы ни строили, сколь бы ни пытались увидеть в нем "вовсе не то, за что он себя выдает" (а он себя, кстати, никогда ни за что не выдавал), сколь бы ни проглядывала в нем дурная ельцинская наследственность, он все равно уже остался в истории России как фигура со знаком плюс, как лидер нации, преодолевший очередную Смуту. Поэтому от следующего президента общество будет требовать гораздо большего, ведь его будут сравнивать с Путиным, в то время как самому Путину было бы легче, если бы его сравнивали с Ельциным, - такое сравнение уже было бы залогом успеха?

Таким образом, уход Путина на второй план, не говоря уже о его полном "выходе из игры", может спровоцировать новый страх нестабильности, тем более если новая власть не сможет его вовремя развеять своими активными действиями.

Вынеся правовой аспект проблемы-2008 за скобки, можем ли мы теперь перейти к следующему этапу и сказать, что освобожденный от конституционных обязанностей президент, который может выдвинуть себя на третий срок, должен это делать? Президент Путин не должен вообще исчезать - это уже ясно, - и существует много разных возможностей оставить за ним почетные должности, и уж конечно, это ни в коем случае не должно быть какое-нибудь директорство в "Газпроме" или "месткоме" - такой уровень сродни исчезновению. Но должен ли он непосредственно сохранить за собой пост главы государства? Чтобы четко ответить на этот вопрос, нужно не менее четко представить себе, какой вообще мы хотим видеть Россию в следующий президентский цикл и чем она должна отличаться от двух предыдущих циклов? Точнее говоря, чем конкретно 2010-е годы должны отличаться от 2000-х?

С нашей точки зрения, они должны отличаться от 2000-х так же, как последние отличаются от 90-х. А чем конкретно 2000-е отличаются от 90-х? Кардинальное отличие "исторического духа" путинской эпохи от эпохи ельцинской заключается в повсеместной легитимации нелиберального идеологического контекста. В современном философском языке слово "контекст" в данном случае очень удобно заменить словом "дискурс": путинизм может быть чем угодно, но чем бы он ни был, он в любом случае остается легитимацией нелиберального идеологического дискурса, то есть всей совокупности нелиберальных идей и смыслов, выраженных в определенных словах и текстах. Сама власть стала говорить нелиберальным языком, сама антилиберальная оппозиция за счет этого утратила свою оппозиционность.

Однако можно ли сказать, что произошло определенное возвращение к до-либеральному, коммунистическому сознанию? Нет, конечно. Путина меньше всего можно заподозрить в обращении к "левой" идеологии, он может быть каким угодно, но только не "левым". Его возвращение советского гимна и красного знамени было продиктовано совершенно противоположными соображениями: это было пусть поверхностное для кого-то, но необходимое, восстановление державной национальной идентичности. Разумеется, вместе со всем нелиберальным контекстом произошла легитимация и "левой" идеологии во всех ее вариациях, но это скорее выглядело как освобождение осужденного, не более. Вовсе не "левая" идея задавала тон эпохи: произошла легитимация не просто до-либерального, а до-советского, "правого", национально-консервативного сознания.

В 90-е годы безраздельный диктат либеральной идеологии вынудил "правых" и "левых" радикалов объединиться на эфемерном поле "красно-белого" или "красно-коричневого" синтеза. В 2000-е годы "правая" идея впервые после 1917 года получила в России возможность выступать от собственного имени, а не прикрываться либеральной риторикой (как это было при советской власти) или левацкой демагогией (как это было при либералах). Поэтому мы можем бесконечно подозревать Путина в скрытом либерализме, в тайном желании по-своему продолжить политику ельцинских реформ, но назвать его либералом и увидеть в его режиме полноценный либерализм и западничество уже никак нельзя. Если мы вообще пытаемся выявить в 2000-х годах 90-е и в Путине - Ельцина, то это уже означает, что между ними есть определенная разница, мешающая нам провести это выявление, что различия между ними очевиднее сходств, а эти различия и есть то самое возвращение к до-либеральной и до-советской, право-консервативной парадигме русской истории.

Наиболее радикальными критиками путинского режима принято считать, что если с его приходом кто-то и обрел для себя определенные блага, то это спецслужбы, заполучившие "своего" президента. Даже если это только так, это уже говорит о качественном изменении в сравнении с эпохой Ельцина, когда работники госбезопасности обвинялись во всех смертных грехах и само отношение к службе на Лубянке было совершенно неадекватно ее государственному значению. Однако вовсе не только спецслужбы выиграли от прихода нового президента, да и кто может ответственно говорить от лица спецслужб, кроме них самих? Будем говорить за себя: вместе с приходом нового режима в 2000-е годы выиграла значительная часть российских интеллектуалов, а именно та часть "правой", национально-консервативной интеллигенции, которая не имела своего голоса в 90-е годы, когда монополия либеральной камарильи сделала все, для того чтобы сами понятия "либерал" и "интеллигент" казались тождественными.

В действительности всегда существовала и существует "правая", национально мыслящая интеллигенция, которая после падения советской власти должна была бы получить право голоса наравне с либеральной, но не получила его просто потому, что в 1991 году победили не абстрактные антикоммунисты, а конкретные - либерально-западнического толка, а потому еще лет десять наследники "правых" диссидентов чувствовали себя в не меньшей оппозиции, чем раньше. И именно эта прослойка получила с начала 2000-х годов не просто возможность открыто высказывать свои мысли, а чувствовать себя не менее, если не более востребовано, чем представители иных интеллектуальных лагерей. Одного этого достаточно, чтобы ясно понять, какая социально активная группа населения больше всего ассоциирует путинский режим с положительными тенденциями в истории России вообще. Поэтому невозможно ставить вопрос об отношении интеллигенции к Путину, не анализируя ее идейную идентичность.

Совершенно очевидно, что, сколько бы либеральные интеллектуалы (и тем более "левые") не выдавливали из себя лоялистские настроения, они вовсе не заинтересованы в пролонгации "эпохи Путина" в любом ее качестве. И именно "правая", консервативная генерация интеллектуалов может быть заинтригована таким вариантом, но с одним большим, принципиальным условием. Вся политическая трудность взаимоотношения "власти и интеллигенции" заключается в том, что в социальные обязанности и саму природу последней заложена функция повышенного критического восприятия реальности. Критицизм как перманентное состояние интеллектуала нужно строго различать с его возможной оппозиционностью. У "левых" и либералов эти состояния практически неразличимы, иное дело у "правых", вся критика власти которых никогда не предполагает уничтожения института власти и какой-либо его дискредитации, но сама позиция критика заставляет их видеть дальше и больше, чем может видеть любой политик.

Разница в том, что политик всегда работает в рамках определенного, в данном случае предвыборного, цикла и его цель обеспечить себе власть и место на ближайший политический период. Интеллектуал же работает в расчете на вечность, на историю в целом, что, кстати, имеет свои ограничения, потому что, видя цель, он может не видеть средств, думая о будущем, он может ничего не знать о настоящем - вплоть до полного презрения к нему. Это худшая, деструктивная черта интеллигенции как вида, точно замеченная еще в "Вехах". Между тем сами интеллектуалы, в данном случае "правые" интеллектуалы, не могут довольствоваться одной простой готовностью продлить политическую жизнь "правому" президенту. Им нужно больше: либо этот президент, в данном случае Владимир Путин, будет еще более "правым", еще более усилит тенденции 2000-х, либо ему на смену потребуется иной кандидат, готовый к выполнению этой задачи.

Безусловно, никакого консенсуса в среде "правой" интеллигенции в отношении дальнейшей судьбы Путина нет и быть не может - на то она и интеллигенция (наверное, "гнилая"). Но очевидны хотя бы два и только два подхода к этой проблеме: либо Путин должен еще дальше отходить от Ельцина, либо он должен предать эстафету главы государства другому, совсем ничего "ельцинского" в себе не имеющему, кандидату. И если Путин хочет, чтобы сторонников последнего варианта среди нашей интеллигенции было как можно меньше (а это вполне реально, более того абсолютно реально вообще свести этот процент к нулю), он должен как можно раньше, прямо сейчас, начинать нравиться "правой" интеллигенции всеми возможными способами. А это, между прочим, означает нравиться подавляющему большинству нашего населения, которое голосовало все эти годы за Владимира Владимировича именно потому, что он отличался от Бориса Николаевича. И только потому другая, оставшаяся часть населения, не голосовала за него, что он еще чем-то напоминал своего предшественника, допуская вопиющие эксцессы порочного идеологического сходства, теряя при этом тысячи, а, может, и миллионы потенциальных избирателей.

В современной российской историософии сталкиваются два равносильных и равно представленных убеждения в отношении нашего общего неизбежного будущего. С одной стороны, устоялась почти общепринятая позиция, что при всех возможных внутренних противоречиях весь мир ускоренными темпами подвергается интенсивной нивелирующей глобализации и потому на пути этого процесса устоять какому-либо реальному суверенитету невозможно. Дело не в том, что люди будут отказываться от своей идентичности, вовсе нет, они могут бесконечно бороться за нее, но сами методы борьбы, сам язык общения с противником заставит их сдаться. И когда "коллективный" Путин (имея в виду не только его, но и всю его команду, если она есть) неожиданно для своего избирателя начинает совершать резкие реверансы в сторону Запада, его адвокаты объясняют это неизбежностью глобализации и скорбной вынужденностью так или иначе под нее подстраиваться.

С другой стороны, существует не менее устойчивое представление о том, что сама наша страна уже прошла нижнюю точку своей истории в 90-е годы и сейчас закономерно возвращается к своему суверенитету, так что каждый последующий этап ее ближайшего развития будет все более подчеркивать ее уникальную идентичность, а борьба с центробежными тенденциями будет только ужесточаться. И какой бы президент в 2008 или 2012 году ни пришел, он по определению будет "правее" предыдущего: не потому что сам "правее" (хотя это тоже), а потому что история заставит. Эти две полярные позиции сходятся в общем представлении о том, что чем больше будет возрастать внешнее глобалистское давление на Россию, тем больше сама Россия будет сосредотачиваться на самой себе, на своей независимости и идентичности. Поэтому можно сказать, что время всего мира работает против России и против Путина как лидера этого государства, но время самой России работает на нее же и на самого Путина как желающего продолжить свое лидерство в дальнейшем или по крайней мере сохранить за собой определенные позиции лидера.

Именно поэтому Путину придется совершить свой главный выбор: либо он готов быть адекватным миру, либо он готов быть адекватным России. И то и другое одновременно возможно, но нужно все-таки обозначить ясный приоритет, ясный и недвусмысленный, окончательный и бесповоротный, абсолютно неполитический и нетехнологический, исключающий любые политтехнологии, приоритет абсолютной, внешней и внутренней духовной ценности. Можно сказать, что дело не в том, кто выберет Путина, а в том, кого выберет сам Путин. И это касается не только его лично, но и его возможного преемника, которого народ, кем бы он ни был, будет воспринимать, естественно, как продолжение Путина и на фоне Путина. Иначе нужна другая стратегия и другой президент. Однако надежда на то, что Путин сделает правильный выбор, у нас есть. Эта надежда оправдана всеми этими годами, которые историки будут называть "двухтысячными" или "эпохой Путина", когда говорить открыто и с высокой трибуны о русской национальной идее стало не только можно, но и нужно.

       
Print version Распечатать