Интеллектуалы и политика

Обобщения и теоретизирования опасны. Во многих странах, не хотел бы называть конкретно, но особенно это актуально для Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии, правящие режимы не являются демократичными, это авторитарные режимы, погрязшие в коррупции. Однако во многих случаях оппозиция, в том числе интеллектуальная, еще менее демократична, чем правящая власть. Если такая оппозиция захватит власть, возьмет ее в свои руки, то ситуация будет еще хуже – не будет выборов, начнутся преследования, тюрьмы станут заполняться несогласными, кто-то, может быть, даже будет казнен. Несмотря на открывающиеся перспективы, оппозиция имеет существенную поддержку среди населения.

Что следует делать в такой ситуации демократическим государствам? Как стоит относиться к подобной ситуации? До недавнего времени тенденция заключалась в том, чтобы оказывать поддержку тем, кого поддерживает большинство населения. Однако стало понятно, что свержение полуавтократических режимов может иметь ужасные последствия. Примером такой ситуации является Пакистан. Так что сегодня интеллигенция уже не спешит поддерживать оппозицию только потому, что она противостоит авторитарному режиму. Противостояние несовершенному правительству – это еще не гарантия того, что при приходе к власти эта оппозиция возьмет курс на установление демократии.

В тридцатые годы прошлого века многие немецкие левые интеллектуалы были несколько глупы в политическом плане. Немецкие коммунисты главными врагами сочли социал-демократов, а не нацистов. Точно так же сегодня правые в России видят главную опасность там, где ее нет (Запад), и игнорируют реальные опасности, угрожающие России. Когда читаешь Панарина или Дугина, даже не знаешь, смеяться или плакать.

У определенных групп российской интеллигенции есть ощутимая тенденция к нигилизму, и в этом отношении просматривается определенное сходство с «Вехами» (эссе Семена Франка). Но действительно ли это политически значимо?

Не каждый интеллектуал интересуется политикой, а среди тех, кто интересуется, настолько компетентных, чтобы рассуждать о ней, сравнительно мало. Сартр был великим писателем. Но его высказывания о политике обычно были в корне неверны.

Интеллектуалы как группа рассматривают себя в качестве критиков правительства. Это вполне оправданно, особенно если в стране нет оппозиции правительству или она очень слаба. Конечно, есть опасность, что отношение интеллигенции станет абсолютно негативным. Но опять же – различия огромны в зависимости от каждой конкретной страны. У некоторых есть долгая демократическая традиция, у других – нет. Некоторые не хотят демократии, утверждают, что она не является частью их национального наследия и что они будут счастливее без нее.

Сейчас интеллектуалы играют в политике весьма небольшую роль. При Бараке Обаме в Америке многие гарвардские и чикагские профессора работают в правительственных структурах, но чаще всего они занимаются экономикой, нежели внутренней или внешней политикой. Политика стала профессией, а люди нечасто меняют свои профессии.

Думаю, значимость интеллектуалов часто преувеличивают. Платон писал, что в идеальном государстве философы должны быть правителями, но это было давно, и в греческих полисах все обстояло не так сложно, как сейчас. Он писал о маленьких сообществах, маленьких городах, а не о больших государствах. СМИ влиятельны, по крайней мере, на Западе, но интеллектуалы? Возможно только в некоторых странах (во Франции) больше, чем в других.

Так же сильно преувеличена и роль «мозговых центров» на Западе. «Think tanks» не занимаются решением проблем, потому что у министерств иностранных дел, министерств обороны, у разведывательных служб, как правило, есть свои аналитические департаменты. Кто идет в «мозговые центры»? В «мозговые центры» идут либо в начале карьеры, либо в конце карьеры. Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский пришли работать в «мозговой центр» после того, как оставили государственную службу.

       
Print version Распечатать