Римское начало современной Европы определяется несколькими контекстами. Есть внешний контекст. Так, во многих европейских городах хранятся остатки римских укреплений, римских фундаментов, римской застройки лагерей или муниципиев.

На протяжении веков латинский язык являлся языком богослужения, языком науки, философии, а впоследствии - школьного и университетского обучения. Прямо восходит к римским корням содержание классицизма в литературе, в искусстве, в архитектуре.

Есть и внутренний контекст римских истоков. В мышлении римлян было укоренено представление о том, что жить - значит жить среди своих. Неписаная основа европейского мышления и восприятия от микрогруппы до коммунитарной макрогруппы - микросреда, которая ассимилирует всех включаемых в нее.

Однако в Римской империи движение к микромножественной структуре общества, существующей на уровне ощутимой данности, функционировало успешно и, главное, органично. Римлянам удалось создать противоречивое единство, в котором каждая часть жила в известной мере своими культурными традициями и в то же время была полностью вписана в государственно-правовую систему империи.

Явные и не очень явные отсылки к теме римского наследия Европы встречаются в проекте Средиземноморского союза Николя Саркози. Этой же проблеме посвящена книга филолога-классика и историка античного Рима Бориса Джонсона, выбранного недавно мэром Лондона. Недавно довольно неожиданно в редакционном вступлении к интервью "Литературной газете" уполномоченного ЕС по проблемам границ Олли Рена было сказано, что в настоящее время образцом его деятельности признается Римская империя.

По каким причинам Европе, воспринимающей Рим как эталон, не удается воспроизвести его единое государственно-политическое и правовое пространство, которое функционирует как совокупность относительно самостоятельных, внутренне растущих очагов местной культуры?

Во-первых, римское мышление, переданное Европе и до сих пор существующее как подоснова ее менталитета, находится под угрозой напора событий. Именно этот стиль мышления уничтожается моделью современных государств, тяготеющих к формальному и бюрократически насаждаемому единству при так часто звучащих протестах "снизу". Европа объединяется валютой, визами, проницаемостью границ. Но в европейской Конституции не сказано, что это пространство - христианское и подспудно сохраняющее вековую систему ценностей.

В противовес современному государству у людей возникает потребность ощутить себя растворенным в органической среде, возрождается низовое ощущение цельности тех территорий, которые функционировали как единые в средние века. И это создает региональные конфликты.

Во-вторых, Европа стала заложником своей демократии. Об этом не принято говорить, но демократия и мультикультурализм несовместимы. Доктрина прав человека, предполагающая изначальную заданность прав на приезд, заработок или получение пособия в любой стране, несовместима с европейским сознанием. Точнее с латентно присутствующей в нем системой сосуществования микрогрупп от низа до коммунитарного верха в рамках единого формального целого. Между тем, потребность же в сохранении ощущения "своего" пространства очень распространена, едва ли не больше, чем раньше...

Импульс глобализации был задан экономической целесообразностью, но сегодня вышел за ее рамки. Глобализация развивается как режим международного состояния, которое не может удержаться на диалектике единого, государственно оформленного целостного механизма и вписанной в него микромножественной структуры.

Умберто Эко, властитель дум прогрессивной интеллигенции 1980-х - 1990-х годов, утверждает, что в XXI веке Европа неизбежно будет разноцветным, или, лучше, разноплеменным континентом, и ни один ностальгирующий интеллигент "ничего здесь поделать не сможет".

Европа остается для мира столь же привлекательной. Однако внутренне растворенный в европейской цивилизации, в культуре и менталитете мотив привлекательности, основанный на двуединстве единицы и целого, индивидуального микробытия с правовым макробытием, еще ощутим, но становится все менее ощутим в духе времени, в его воздухе... Эта складывающаяся другая Европа пока еще воспринимается как "не моя", как "чужая". Потому что в той, "новой", Европе у его потомков не будет в окружении людей, знающих, что такое Сикстинская мадонна.