Эволюция московской власти. Начало

Та Москва, которую мы видим сегодня и которая нынешнему молодому человеку, возможно, покажется вечной, как ранее вечным нам казался Советский Союз, была такой не всегда. Кто помнит, Москва 1980-х – это непроницаемое бюрократическое болото. Москва 1990-х – пьяная от глотка свободы. Москва 2000-х – снова вельможная, обрастающая новым жирком, и Павел Бородин кроет золотом ее купола. «Потом, когда я узнала, что есть еще много разных счетов, то сложилось впечатление, что Кремль строят из золота. Я приехала, посмотрела – нет, не золотой», - позже скажет Карла дель Понте. Москва десятого года – ну, вы сами все видите… Какие-то линии прервались, а какие-то ведут в преисподнюю.

В конце 1980-х я сам работал в одном достойном госучреждении, и мой начальник был искренне уверен, что глава Моссовета – масон, оттого, что у него в кабинете стояли такие богатые «масонские» напольные часы, по которым другие масоны якобы узнавали своего Великого магистра. Никакие мои попытки убедить моего тогдашнего начальника, что разветвленная масонская организация должна еще и чем-то заниматься, кроме конспирации, во всяком случае, как-то проявляться во внешней среде, не увенчивались ус пехом. Просто одни госслужащие тогда подсаживались на тарелочки Ажажи, другие – на такую же машинописную эзотерику, типа Блаватской, третьи, как мой тогдашний начальник, - на масонов. Но тем самым, между прочим, он облекал в доступную его разуму форму следующее наблюдение. Непрозрачность столичных решений, загадочный круг ответственности (в годы войны Моссовет руководил оборонными предприятиями, а в 1957 году специальным решением ЦК КПСС ему и еще прибавили функций); тайна горизонтальных назначений – только «своих», только номенклатуру; неподотчетность «избирателю» и т.д.

Но вирус крылся чисто в словах. Дело в том, что формально даже и коммунистическая диктатура оставалась… советским государством, где выборы имели огромное ритуальное значение. Хотя «народные избранники» на практике ни в малейшей степени не были подотчетны избирателю, но выбирали их в советское время постоянно. Выбирали и переизбирали всех, включая аж районных судей, за которых до 1990-го гражданине вотировали с полным отключением мозгов по предлагаемому партией и КГБ списку. Благодаря возглавившему в 1985 году ЦК КПСС Горбачеву, первые (и, наверное, последние) умеренно свободные выборы депутатов различных уровней (1990-го года) вдохнули жизнь в десятилетиями мертвую политическую систему, и вернули смысл некогда троцкистскому лозунгу «Вся власть Советам!». Вот тут-то мы, как говорится, и повеселились, доведя лояльность советскому строю до абсурда.

В 1990-е годы Моссовет и районные Советы Москвы по-настоящему превратились в центры коллективного действия, вобрав в свои структуры тысячи неравнодушных к судьбе своей страны граждан. Те и действительно мало что умели. Но могли научиться. А, разбредясь по кабинетам некогда партийной номенклатуры, по крайней мере, выслушивали соотечественников и потом носились сломя голову, решая самые разнообразные вопросы. В районных Советах прятали умученных «дедами» новобранцев. А у стен Моссовета впервые за все годы коммунистической советской власти появились пикеты, которые не только никто не разгонял – даже мысли такой не было – но которые как бы маркировали собой политическую географию Москвы. Если есть пикет, значит тут власть!

Помню, как в еженедельнике «Коммерсантъ» я писал про одного безногого шахтера, который много дней гордо возлежал на тротуаре с плакатом, кажется, даже гордясь своей безногостью. Давал интервью. Это был истинно встающий с колен россиянин. Даром только, что колен у него не было. Что касается прохода внутрь святая святых московской власти, напоминавшей в те времена кинематографический Смольный, так и тот был достаточно свободный, а с карточкой «ПРЕССА» вообще можно было открывать дверь ногой. О где вы, эти времена?

Чудесная эта ситуация сохранялась всего три года – с 1990-го – по октябрь 1993-го, когда спровоцированный указом № 1400 силовой конфликт похоронил Верховный Совет, а вместе с ним и все ростки самоуправления в стране. Но почти три года Моссовет (малый парламент России, 463 депутата, а внутри Моссовета «малый Моссовет - комиссия по законности, правопорядку и правам граждан, возглавляемая «демшизоидным» Виктором Кузиным), по крайней мере, зрительно представлял собой форпост демократии.

Причем с тогдашними депутатами Моссовета не считал зазорным встретиться даже и кратковременно вернувшийся в Россию диссидент Владимир Буковский. То общение – в 1992 году, - очевидно, в связи с его фантасмагорическими планами каким-то образом всероссийски возглавить демократический процесс – чудесным образом застенографировано самими депутатами. И передано мне – как редактору отдела политики журнала «Столица» – для публикации. Ведь даже и после путча в официальной прессе одиозные диссиденты все еще гляделись непривычно и очень сильно. Что вряд ли должно удивлять, ведь даже в 1999 году – рассказывал Рой Медведев – его приглашали куда? На торжественное заседание в память Андропову. Вошел, - рассказывает историк, - глядь, а там все те же генералы…

* * *

Не будем скрывать, депутатская демократия всегда была не шибко эффективна.

Например, Моссовет никак не мог принять бюджет. Но тут надо еще разобраться, что мы понимаем под эффективностью? Лужков с Батуриной куда как эффективны, но как-то все больше себе в карман. Тем более что вопреки расхожему мнению, депутатская вольница закончилась не в 1993 году, а, как свидетельствуют факты, уже и с 1991 года у нее начались проблемы.

До 1991 года Моссовет делился, собственно, на Совет и подотчетный ему Исполком, который новоизбранные демократические депутаты собирались контролировать и в хвост, и в гриву, чего в природе российской власти не предусматривалось как при коммунистах, так, очевидно, и теперь – при антикоммунистах. Ведь реальная власть, - как с первых абзацев своих воспоминаний констатирует депутат Моссовета Андрей Савельев («Мятеж номенклатуры».), - гнездилась там, где распределяют, то есть в Исполкоме.

А тут странный финт совершил еще и любимец демократической прессы Гавриил Харитонович Попов. Перескочив с поста председателя Моссовета на пост главы Исполкома (июль 1991), он так же и пробил новое название оному – мэрия, тем самым не только придав дополнительный политический вес формально подотчетному московскому Совету органу, но и открыв счет новому политическому конфликту. Тем более что мэрия не прописана в Конституции.

Проиллюстрировать могу следующей заметкой в «Коммерсанте» от 19-08-91 (неужели опубликованную прямо день в день с началом путча?!), которую я обнаружил в своем архиве.

«Председатель подкомиссии по правам граждан Комиссии Моссовета по законности Виктор Кузин, - писалось в заметке (я писал), - 15 августа подал на мэрию в суд. Это первый юридически оформленный конфликт между конституционной структурой городских Советов и неконституционной мэрией, вызванный, по мнению горпрокуратуры, не поводом (распределением квартир), а самим фактом существования взаимоисключающих структур городской власти».

То есть незаметный стороннему глазу конфликт ветвей власти наметился и до 1991 года. Хотя и повод был тоже ничего себе. Мэрия, как явствует из той заметки, втихаря распределила квартиры в ведомственном доме ЦК ВЛКСМ, что шло вразрез с компетенцией депутатской Комиссии по жилищным вопросам. И неизвестно, как бы этот вопрос в дальнейшем решил старорежимный суд (прокурор Москвы Геннадий Пономарев был на стороне Моссовета), но тут ахнули события 19-21 августа, вследствие которых партийные и комсомольские структуры провалились в тартарары.

Вопрос с квартирами сотрудников ЦК ВЛКСМ, надо думать, тоже отпал. Но зато позиции неконституционной мэрии, ранее подмазывающей высшую коммунистическую номенклатуру, лишь укрепилась.

Помню, 19-20 августа я дежурил – как бы от прессы – в одном из кабинетов Комиссии по законности. И уж подыскивал себе шкаф, за какой упасть – ворвись сюда коммунистический спецназ с саперными лопатками. И вдруг вижу в окне: по-деловому ко входу Моссовету подкатывают грузовики и сгружают бетонные блоки как бы против танков. Так работала мэрия, демонстрируя, у кого, на самом деле, ключи от города.

Само «сопротивление» путчистам тоже было организовано странно. Казалось бы, революция – народная, следовательно, должен был бы быть в сопротивление вовлечен народ. Однако «народ» слонялся по коридорам совершенно неприкаянно. Народ не слишком приглашали. Зато мэрия за закрытыми дверями проводила совещание за совещанием. Вбегали и выбегали курьеры. Тут же в секретарском закутке располагался некий майор от… «нападающей стороны», то есть представитель путчистов с собственными средствами связи. Как он пояснил (а я его спросил), это для того, чтобы стороны понимали, что происходит и не пороли горячку. Как Ленин в Октябрьские дни, вдруг объявился нелегальный Александр Яковлев – ему тоже выделили временный кабинет, где он чем-то поруководил. А потом, как все прекрасно помнят, путч закончился пшиком. Наши победили.

* * *

Дальнейшая роль Гавриила Попова в эволюции московской власти – одна из темных тайн 1990-х. На посту мэра он пробыл всего лишь год, уйдя в отставку 6 июня 1992 года и прославившись разве что «экономической теорией», что чиновник должен иметь долю от экономических выгод своих управленческих решений. Теорией, возмутившей демократическую прессу, но, видимо, принятой чиновниками к исполнению.

Попов добровольно передал свой пост вице-мэру – Юрию Лужкову, который в иных обстоятельствах вряд ли прошел бы горнило обсуждения и утверждения на демократическом Совете. Ведь у Юрия Лужкова на тот момент не было ярких заслуг перед демократией и единственно, на что Лужков упирал, скромно потупившись перед распоясавшимися депутатами, что в отличие от Попова он реально знает столичное коммунальное хозяйство.

Возможно, Попову и действительно не знал хозяйство (хотя в этом ли роль мэра?), и возможно, ему действительно надоел конфликт с политически близкими депутатами-демократами, которые тут же стали клевать товарища градоначальника. Возможно, что ему действительно милей научная деятельность, нежели упряжка трудной мэрской должности. Но надо заметить, что его преемник за короткий срок трети своей земной жизни стал миллиардером – в разваливающейся стране, а это что-то да значит, не устал сидеть в кресле мэра и 18 лет, а в 2010 году потребовалось пинками его оттуда, с этой трудной должности, сгонять.

Реальней предположить, что изначально функция Попова была – лишь проложить путь представителю иной социальной корпорации. А затем льву августовской революции «сделали предложение, от которого тот не смог оказаться». В Москве знают о такого типа предложениях и знают, что случается с теми, кто их не принимает.

Интересно, что больше пути Попова и Лужкова не соприкасались. Отказавшись от московского мэрства, Гавриил Харитонович почти утратил связь с политической средой и тем более все шансы остаться в первых рядах российской политической элиты. Ну, скажите, что на это можно пойти добровольно?

Крупный теоретик, он также лишился инструментов претворять в жизнь свои умозрительные концепты. Вообще его как-то кидало от корпоративного государства к социал-демократии. Лишь в начале 2010-го года подписи Попова и Лужкова (и опять скандально для Попова) вновь появились вместе, - по мрачному поводу, под статьей «Еще одно слово о Гайдаре». Можно только гадать, какие декораторы и для чего отстроили нам эту мизансцену.

* * *

Как известно, в октябре 1993 года Советская власть и Моссовет прекратили свое существование. Во многом это произошло благодаря тупой политике вождей Верховного Совета. Умалять их грехи – не имеет смысла. Но главное, что только с этого момента московское мэрство утвердилось в Москве на «законных основаниях», а районное самоуправление, наоборот, было ликвидировано. Вместо почти полутысячного московского парламента (а ведь речь идет не о просто абы каком городишке, а о субъекте федерации, на секундочку!) появилась Дума.

Думка, Думочка – из 35 человек, про которую сегодня резко прозревший, как вифсаидский слепой, Миронов заметил: она-де карманная, она-де под Лужкова заточена, ее, мол, надо распустить.

Но вот еще один незаслуженно забытый сюжет. Моссовет и Советы послали в будущее еще один сигнал, который дошел до нас, как свет давно умершей звезды. В 1992 году демократические депутаты отобрали для судов народных заседателей, с тем, чтобы те контролировали профессиональных судей – в большинстве своем сформировавшихся в прошлой политической формации.

Конкретно Моссовет послал заседателей в Верховный суд России. А дальше получилось так, что утвержденные списки уже лежали в сейфе, и в этот сейф в октябре 1993 года угодил снаряд. Что-то, говорят, сгорело, а что-то осталось. И вот зимой то ли 1993-го, то ли в начале 1994-го – а я прозябал в халтурной редакции ППСК ТЭЦ-25, мне звонят: выходите в процесс. Далее мы вроде бы восемь человек (я – с длинными волосами, в черной мантии и с авторучкой на серебряной цепочке, отчего старушки решили, что поп), на протяжении последующих семи лет, как могли, бесплатно, без каких-либо социальных бонусов, осуществляли верховное правосудие. Судили президентов, глав федерации, отстраняли от должности региональных судей. В самом начале нулевых, - опять же благодаря улучшающей реформе, и эта система умерла. Утвердилось, как говорят, басманное правосудие.

* * *

Как и в 19 августа 1991-го года, 3-го октября 1993 года у Моссовета снова появились баррикады, хотя чего перекрывали, непонятно. На балконе виднелись одухотворенные лица мэрских работников, Егор Гайдар… Его пламенная речь. Площадь у памятника Долгорукому запружена, как на концерте, но внизу, в толпе, откровенно веселились и пили пиво. Это было шоу. Конфликт уже укатился далеко на окраины, к телецентру – там убивали. А здесь тишь, благодать – здесь бесплатно геройствовали. Тем более что не всем было ясно, кто прав, а кто виноват.

Что вообще это такое было?

Есть много версий. Но вот снова от Савельева – экзотическая, хотя и не лишенная оснований: «12.07.93 сессия Моссовета признала исполнение бюджета 1992 г. неудовлетворительным и поручила председателю Моссовета Н. Н. Гончару подготовить документы о привлечении к административной ответственности высших должностных лиц администрации за невыполнение решений депутатов, а также о возврате незаконно выделенных предприятиям и организациям средств в бюджет города. Начало рассмотрения этих вопросов скорее всего и было одной из причин, вызвавших активную подготовку государственного переворота со стороны московской исполнительной власти…».

Ну, право, не мэрия толкнула Ельцина разрубить гордиев узел?! Однако описанный таким образом конфликт между формально контролирующими и реально распределяющими зрел по всей стране, и по всей стране он решился залпом «Авроры» - из ельциновского танка.

Может быть, это слишком мрачно и слишком цинично так утверждать, мы тогда вступили в новую фазу развития, которую сегодня можно охарактеризовать так: утратившиеся доверие бульдоги под ковром начинают пожирать друг друга – при нашем молчаливом неучастии.

       
Print version Распечатать