Эффект подлинности

Нет нужды перечислять характерные для постсоветского периода формы и способы инструментализации политического высказывания, разведения высказывания и собственно действия. Все они известны под общим названием «политических технологий».

«Лагеря» и «партии» уничтожались, очернялись, окружались спойлерами и негативными двойниками, попросту скрывались и цензурировались. Реакцией на это стал тотальный цинизм.

Но вытеснение дискурсивной политики породило также запрос на «подлинность». Чтобы политическое высказывание стало значимым, его необходимо было окружить аурой аутентичности. Создание такой ауры само по себе стало определенным приемом.

Популярность Алексея Навального во многом основана на том, что всякое его высказывание — «разоблачение» с непременной демонстрацией «улик»: сканированных копий документов, видеороликов и др. Такие «улики» не столько выполняют непосредственную роль доказательств, сколько создают ту самую ауру, которая позволяет считывать высказывание как общезначимое.

Навальный стремится быть не политиком, а общественным обвинителем, бичующим коррумпированных чиновников и бизнесменов. Тем не менее, неполитический характер его деятельности остается риторической иллюзией хотя бы потому, что переход от индивидуальных кейсов к концептам невозможен как переход «количества в качество», и те высказывания, которые Навальный делает о таких вещах, как коррупция, нельзя свести к конкретным примерам. Используемые им концепты являются универсальными, а значит — политическими. В то же время присущая им «неполитическая» аура подлинности обеспечивает доверие к ним, хотя в том, как Навальный оперирует концептами, он ничем не отличается от других оппозиционных политиков. Просто в отличие от них он вовремя догадался о том, что здесь и сейчас нужно открещиваться от «ярлыков» и «-измов», говорить исключительно о «конкретных проблемах».

Политизация декабря-марта — продолжение той же логики подлинности.

Думаю, неправильно в духе критической теории сводить движение к неким неосознаваемым объективным интересам протестующих, идеологической формой которых стал лозунг «За честные выборы». Люди действительно вышли протестовать против фальсификаций выборов. Прежде всего потому, что сама эта тема не является политической и позволяет объявить все движение «гражданским», а его участникам — сохранять брезгливую дистанцию по отношению к «политиканам». Но также и потому, что сами факты фальсификаций окружены аурой подлинности, «свидетельств очевидцев» и все тех же видеороликов, которые в блоге Навального быстро заменили кадры недостроенного трубопровода в Сибири, призванного «проиллюстрировать» политический тезис о коррупционном характере российского государства. Протест против фальсификаций основан на «подлинных свидетельствах», но важно не столько то, что, собственно, доказывают эти свидетельства, сколько тот факт, что создаваемая ими аура подлинности делает протест легитимным в глазах самих протестующих.

Наконец, по-настоящему переломными с точки зрения запроса на аутентичность стали сами митинги. В условиях полного отсуствия общезначимых «социальных проблем» протесты как таковые стали универсальной референтной точкой. Общество, как Мюнхгаузен, вытянуло само себя за волосы. Появилась возможность «говорить о своих действиях» и «действовать, следуя своим словам». Публичная сфера приняла форму концентрических кругов, расходящихся от единственного нефальсифицированного, неполиттехнологического, неинструментального — «подлинного» — и при этом по-настоящему массового политического события в России — митингов за честные выборы.

Отсюда бесконечные шутки про «госдеп». Ироничная дистанция по отношению к циничному взгляду на политику как арену для «манипуляций», — а ведь еще недавно мало кто решался возвысить голос против такого взгляда, — призвана подтвердить «подлинность» того, по большому счету, единственного политического высказывания, которое делают митингующие: «Мы — это мы сами, мы здесь не по чьей-то указке, наш митинг настоящий».

Бурдье писал, что на шествиях, митингах, демонстрациях «группа является себе самой как таковая», массовые акции — это представления в театральном смысле слова, «где играет и выходит на сцену вся группа, конституируясь как зритель зримого представления» («Практический смысл»). Именно таким спектаклем, в котором «публика» является себе самой как таковая, выступают митинги декабря-марта.

       
Print version Распечатать