От редакции. Вот уже более недели вся Европа отмечает юбилей падений Берлинской стены, которая стала зримым символом разделения мира на две идеологические системы, на два антагонистических лагеря. Однако население России практически проигнорировало данные торжества. За исключением нескольких упоминаний в новостях и пары документальных фильмов события далекого 1989 года не удостоились никакого освещения. С чем это связано? Почему тема 1989 года не отражена в русской литературе? Об этом «Русский Журнал» решил спросить у известного журналиста и писателя Дмитрия Быкова.

* * *

РЖ: Уважаемый Дмитрий Львович, насколько сегодня тема 1989 года, в частности падение Берлинской стены, актуальна для российского общественного сознания?

Дмитрий Быков: Мне очень трудно об этом судить, потому что в 1989 году я только что вернулся из армии. И для меня демобилизация была событием более знаковым, нежели падение Берлинской стены. Тем не менее именно в 1989 году были заложены основные тенденции дня сегодняшнего. В точках бифуркации, в таких переломных моментах любое мельчайшее телодвижение, крошечный штришок оказываются судьбоносными, и мы их последствия пожинаем десятилетиями, если не веками. В 1989 году было сделано и сказано огромное количество глупостей. Общество было до такой степени не готово к происходящему, настолько мало представляло себе его возможные последствия и так устало от XX века, что трудно было ожидать от людей мало-мальской взвешенности. В 1989 году хорошо было, по большому счету, только одно: ощущение окончившегося вязкого кошмара. Но никто не предполагал, что пробуждение может оказаться страшнее.

РЖ: Чем можно объяснить тот факт, что опыт того судьбоносного года до сих пор слабо отражен в русской культуре, в литературе?

Д.Б.: Вот это очень интересно. Бывают времена, когда сквозь ткань жизни начинают просвечивать, как-то прослеживаться явления нереальности, высшего порядка. Отразить это реальными средствами традиционного реализма практически невозможно. Это показывает история русской революции. Нужен либо метафизический роман, «роман с чудом», как «Доктор Живаго», либо какое-то стилистическое библейское чудо типа Бабеля, который, конечно, замешан на библейской традиции. Что особенно интересно, процессы, происходившие тогда, в 1989 году, были гораздо сложнее, чем представлялось в Советском Союзе, гораздо глобальнее, всемирнее, метафизичнее. А метафизикой тогдашнее общество было очень бедно. Я думаю, одному Мамлееву было по силе понять, что происходило. Тогда имела значение религиозная традиция, я боюсь, что Трифонову с его гениальным, но совершенно атеистическим взглядом мудрено было бы отразить то, что происходило в 1989 году. Какие-то отголоски происходившего тогда есть в стихах Дениса Новикова.

Вообще, надо заметить, что литература пасует, как правило, перед метафизикой. Такие явления, как Сталин, тоже в литературе не отражены. Ведь у нас нет Сталина в литературе. В телевизоре, в публицистике, на бытовом уровне, на репрессивном уровне, на уровне даже идеологическом – есть, но совершенно отсутствует Сталин как личность. Не можем же мы реконструкции его мыслей в исполнении Рыбакова или Солженицына считать хоть сколько-нибудь сомасштабными ему. Про Сталина должен написать кто-то очень простой и решительный, такой же, как он. Интеллигентный человек про Сталина писать не может. Но где нам взять второго Шолохова, который был бы хорошим писателем, не будучи интеллигентом?

РЖ: Это проблема времени?

Д.Б.: Нет, это проблема метода. Должен сформироваться новый символизм, о котором мы всегда мечтали. Блок же правильно говорил, и Пастернак ему вторил, что символизм закончился в 1911 году. Надо, значит, сформировать новый и, видимо, магический реализм. Реальность ХХ века в Латинской Америке с ее бесконечными переворотами могла быть сформулирована только представителями магического реализма, такими как Маркес. А до него Латинская Америка была нема.

В конце концов, для того чтобы рассказать о событиях библейского масштаба, нужен библейский взгляд на вещи. А вопрос обо всем этом, к сожалению, сейчас в России стоит очень остро.

Если говорить о фантастике, по большому счету, одни Стругацкие кое-как справились с обозначением процессов того времени, написав роман «Отягощенные злом». Роман довольно скучный, но, в общем, отражающий главные коллизии государства. Другое дело, это стало понятным двадцать лет спустя. А так, конечно, все сказано в названии этого романа. Мне кажется, что только метафизическая, социологическая, очень высокоорганизованная фантастика сможет как-то подвести итог событиям последнего двадцатилетия.

Беседовала Любовь Ульянова