Античность. Перезагрузка

Последнее лето Флимма

Фигура интенданта является ключевой для фестивальной жизни. Интендант определяет программу, подбирает исполнителей, дает установочные интервью и является лицом фестиваля.

Последние годы с интендантами в Зальцбурге – сплошная чехарда. Они уходят раньше срока. Один устал от празднования 250-летия Моцарта, другой получил предложение, от которого не смог отказаться… Хотя, казалось бы, Зальцбург – фестиваль престижней некуда, звезды и аристократы стекаются толпами. Но вот и Юрген Флимм, интендантствовавший последние годы, не досидел до официального конца и отбывает в Берлин. Что за хозяйство он оставляет? Можно ли вообще говорить о хозяйстве в таком текучем деле как фестиваль? Сегодня он один, завтра другой, вектор развития меняется чаще чем исполнители…

Но Флимм последние годы поддерживал прежде всего аполитичные проекты, и девизы для фестиваля он выбирал соответствующие. В прошлом году были «Игры властных», еще раньше – строчка из «Песни песней» «Крепка, как смерть, любовь». В этом году в цене тоже вечные темы. Девизом стала цитата из Ницше – «Там, где соприкасаются бог и человек, возникает трагедия». Даже если речь о власти и правителях, от власти отошедших или собирающихся отойти, на первый план выступают психологические, а не социальные проблемы.

Потому в программе масса всего, связанного с греками, ими созданного и ими порожденного. Эдип в разных версиях, Федра в трактовке Расина, дионисийское и аполлоническое на примере одной судьбы… Но обо всем можно говорить по разному. И даже опера современного композитора – она тоже может быть разной. В прошлом году, например, настоящий фурор произвела опера Луиджи Ноно «Под жарким солнцем любви», посвященная женщинам-революционеркам. А в этом году современное искусство представлено немецким классиком Вольфгангом Римом. Своим героем тот сделал Ницше.

Философская опера

58-летний лауреат всех мыслимых музыкальных премий – человек образованный и разговорчивый, любит угощать интервьюеров коллекционным виски, но к тем, кто определяет развитие музыки, отнести его довольно сложно. Меж тем все предыдущие участники зальцбургского цикла «Континент» (чьим героем стал в этом году Рим) – авторы первого ряда, пусть и не всегда широко известные, как Варез или Сальваторе Шаррино, например.

Накануне фестиваля Рим наконец-то дописал оперу«Дионис», над которой работал 15 лет. В декабре 2009-го он отложил в сторону все написанное ранее и принялся за совершенно новое произведение. В итоге еле успел к премьере: певцы разучивали первые сцены, когда еще не был завершен финал.

В основе либретто, созданного самим композитором – поэтический цикл «Дионисийские дифирамбы» Ницше. Вся лексика в опере – исключительно оттуда, но ни одной прямой цитаты, кажется, нет. Сюжетом становятся странствия философа в поисках любви по свету, от природных ландшафтов до публичных домов (кстати, чем плоха русская философия? Почему бы Соловьеву и Чаадаеву не сделаться оперными героями?).

Для XXI века Рим звучит слишком тонально, но благодаря изобретательной режиссуре Пьера Оди не очень замечаешь эту легкую архаичность звуков. Да и Немецкий симфонический оркестр под управлением Инго Мецмахера сохраняет музыке Рима пропуск в будущее. Если добавить сюда еще усилия художника-перформансиста Йонатана Меесе, превратившего ницшеанские поиски любви в весьма красочное явление, то в итоге получаем полноценный гезамткунстверк. Все части произведения уравновешены настолько, что впору говорить о коллективном авторстве – случай редкий для сегодняшнего театра, особенно на фоне других оперных постановок Зальцбурга.

Для своего последнего сезона Флимм, решивший не хлопать на прощание дверью, пригласил знаменитых шестидесятников. Дитер Дорн возобновил «Орфея и Эвридику» Глюка, Николаус Ленхоф поставил «Электру» Штрауса, а Петер Штайн – «Эдипа в Колоне» Софокла (Штайна, впрочем, приглашал уже шеф драматической программы Томас Оберендер). Люди все высоко профессиональные и даром свой хлеб не едят - а в Зальцбурге хлеб нынче дорог: цены на билеты доходят до 370 евро, что для Европы, в отличие от Москвы, очень и очень много.

Но в итоге «Орфей» под управлением Риккардо Мути не поражает ничем, разве что запоминается художник Юрген Розе с его прозрачно-голубым светом, «Электра» вообще выглядит памятником эстетике XIX века – все вздымают руки, и только, так что закрыть глаза и предаваться звукам наилучшее для зрителя решение. Да и «Эдип в Колоне» тоже строится вокруг одного актера, зато какого! В заглавной роли - Клаус-Мария Брандауэр. Он, как и Штайн, некогда руководивший театральной программой фестиваля, уже много лет в Зальцбурге, играл здесь несколько сезонов в легендарной пьесе Гофмансталя «Имярек». Но тем, кто на «Эдипе» сидит дальше десятого ряда и без бинокля не видит тонкостей брандауэровской мимики, приходится наслаждаться лишь хором, рисунок роли для которого Штайн выстроил безукоризненно, но один хор не в силах тянуть на себе всю энергетику действия.

И все равно «Эдип» стал знаковым событием уже из одной лишь исторической перспектвиы. Спектакль поставлен вместе с «Берлинер ансамбль», возглавляемым Клаусом Пейманом. Штайн и Пейман были в ссоре с начала 70-х, когда они создавали знаменитый берлинский театр Шаубюне. Пейман решил тогда, что Штайн стоял за забастовкой актеров, отказавшихся репетировать пеймановский спектакль, в итоге режиссер покинул театр. Лишь годы спустя это заблуждение рассеялось. Так стал возможен маловероятный прежде союз.

Художник как режиссер

Вялость не определяет, к счастью, поэтику Зальцбурга. «Лулу» Альбана Берга в постановке молодой болгарки Веры Немировой показывает, насколько энергична современная режиссура. «Лулу», эта главная опера ХХ века, строга к постановщикам. Ею нетрудно ввести публику в анабиоз. Но Немирова обладает легким дыханием (в Вене она поставила остроумную «Пиковую даму», перенеся действие ближе к нашим дням), ее «Лулу» хоть и не внушает оптимизма, но как-то вызывает доверие к искусству 0 благодаря прежде всего Патирисии Петибон в заглавной партии, которая поражает не только как певица, но и как актриса – редкое сочетание в опере. Хотя с размерами огромной сцены бывшей школы верховой езды художник «Лулу» явно не справился. Даниэль Рихтер поначалу вообще пытался визуально уменьшить сцену и только к финалу смирился с ее необъятными просторами, наконец-то соорудив занавес, покрывающий все доступное глазу пространство.

Рихтер – модный ныне автор, в дни фестиваля в зальцбургском музее Рупертинум открыта его персональная выставка, работы выставлены и в престижной галерее Тадеуша Ропака (что в этом художнике сверхъестественного, понять трудно). В Зальцбурге Рихтер уже ставил оперу «Замок герцога Синяя Борода» Белы Бартока – и это было зрелище яркое, но самодостаточное, этому художнику режиссура не особенно нужна.

Хороши декорации и в «Смерти в Фивах» драматурга Йона Фоссе: художник Катрин Брак придумала для попурри на античные сюжеты лес из разноцветных лампочек. Популярный голландский драматург объединил в рамках одного вечера три сюжета из жизни Эдипа и его родных – Иокасты и Антигоны. Но режиссер Ангела Рихтера, поставив поначалу в трехчасовом спектакле все точно по написанному, уже по ходу фестиваля решила заменить финальную часть, «Антигону», на монологи наших современников, рассказывающих о том, как они общались с ясновидящей (причем это реальные истории). Занятно, конечно, но как-то обидно становится за критика из Frankfurter Allgemeine Zeitung, назвавшего именно «Антигону» лучшей частью спектакля. Подтвердить или опровергнуть его правоту теперь получится нескоро: в ближайшие полгода на гастролях «Смерть в Фивах» будут показывать в укороченной версии.

Интеллектуальная радость террора

«Смерть в Фивах» показали в рамках Young Directors Project (YDP), едва ли не самой интересной программы Зальцбурга. Главное событие здесь - ««Наш террор», коллективное произведение французской труппы D’ores et deja, посвященное французской революции в целом и последним дням якобинцев в частности. Актеры во главе с режиссером Сильвеном Крёзево проработали тонны источников, чтобы выдать на-гора мощное и захватывающее зрелище, возрождающее в театре жанр исторического триллера.

Радость великого будущего, открывающегося участникам Комитета общественного спасения, ослепляет их по отношению к современности, кровавые будни террора оказываются запретными зонами для анализа и обсуждения. В какой-то момент Робеспьер (потрясающая работа Эрика Харона) становится апатичен к собственному будущему, и так и остается непонятным, что это - фатализм, гордыня или самовнушение?

Работа Харона наверняка будет отмечена призами. Но дело даже не в потенциальных наградах, а в том, насколько может быть увлекательна политика на сцене, особенно если она связана с поисками новых эстетических форм.

Юрген Флимм – человек в театре известный, только что вышедшая в издательстве Müry Salzmann книга «Зальцбургская глава» напоминает о его нешуточных свершениях в Зальцбурге за последние четверть века – и как режиссера, и как интенданта. Но в последние годы он все больше погружался в последние годы в проблемы морали, а не формы, чем даже вызвал негативную оценку у Жерара Мортье, совершившего эстетическую революцию на фестивале в 90-е годы. Тут-то и прояснилось в очередной раз, насколько эстетика определяет содержание: как только язык высказывания стал современным, экспериментальным, так сразу прорезалась политическая актуальность. А когда разговор принципиально заходит о вечном, с исключением «мяса современности», от ощущения правильности происходящего почему-то хочется сходить к стоматологу.

Фестиваль в Зальцбурге продлится до 30 августа. Билеты, если и остались, то в основном дорогие.

       
Print version Распечатать