Мы и сейчас - высокоразвитая и высокообразованная нация. Но нам нужно, чтобы российские граждане получали самое качественное и самое современное, востребованное на рынке труда, образование. Поэтому мы будем и дальше максимально активно развивать образовательные программы, заниматься обменами, в том числе и международными, создавать условия для того, чтобы лучшие ученые, профессора, преподаватели - независимо от их гражданства и национальной принадлежности - выбирали своим местом работы и жительства нашу страну.

Фрагмент выступления премьер-министра Владимира Путина 28 января 2009 года на открытии экономического форума в Давосе.

Cловосочетание «академическая мобильность» в отечественном образовательном лексиконе стало пускать корни в середине 1990-х. Наполнение этой лексической формулы сначала выглядело скорее декларативно и декоративно - как реализация частных локальных контактов, накопленных еще в советское и ранее постсоветское время. В начале 1990-х возникла возможность на короткое время максимально и открыто использовать сложившиеся связи. Взаимный интерес российских и зарубежных специалистов подкреплялся со стороны первых ожиданием финансирования проектов и поездок, а в перспективе – возможным получением работы в европейском или американском университете, со стороны второй группы – любопытством по отношению к новым реалиям российской жизни и не в последнюю очередь возбужденными «аппетитами» к материалам открывшихся архивов, что в свою очередь давало сравнительно легкий доступ к издательствам и грантам.

Многообразное и хаотичное международное сотрудничество 1990-х при достаточно грубом обобщении проходило в нескольких формах.

· Активно разворачивали свою работу представительства основных зарубежных фондов (Фулбрайт, Сорос, Карнеги, Евразия, Британский Совет и т.д. – главные агенты и одновременно рекрутинговые сферы), объявлявших свои исследовательские и переводческие программы, которые активизировали взаимодействие специалистов,

· в вузах открывались международные ученые советы – при разных структурах – кафедрах и факультетах ( каждое уважающее себя издание – научное или общественно-политическое – создавало свою «крышу» - международный совет, без которого функционирование считалось неполноценным),

· научные центры и автономные институции, интегрированные в университетский организм, в 1990-2000-х презентовались десятками ( механизмы, природа контактов, эволюция стартовой идеи и экономико-политическая антропология запуска этих структур – отдельная тема, требующая самостоятельного анализа. Но как правило, данные структуры были и оставались продуктом частной инициативы, нередко принадлежащей бывшим соотечественникам, либо тем, кому было небезразлично сохранение научно-учебной площадки для восстановления личных и деловых контактов с Россией, иногда связанных не только с образовательной деятельностью)

Не удивительно, что они носили достаточно узкий и закрытый характер «для своих». Ситуация с внутривузовскими международными центрами показательна для международной картины взаимодействия в целом. Несмотря на открытость, расширение, количественное увеличение приглашенной профессуры – к началу 2000-х она выросла в 17,5 раз по сравнению с числом приезжавших десятилетие назад – подоплека ее не изменилась. По-прежнему взаимодействие носит не системный, а клановый и «вкусовой»характер. Создание эфемерных международных структур , под эгидой которых проходил научный бизнес и совершалось научно-образовательное гастролерство, сопровождалось довольно быстрой растратой иностранного ресурса, собранного в прежние годы, однако, не способствовало конвертации «личного капитала» в какие-либо развернутые системные исследовательские или образовательные программы, которые могли бы заметно влиять на университетскую среду.

В настоящее время при внешнем кажущемся благополучии (стоит оценить внушительные перечни контактов, пышные буклеты, графики приездов и списки приглашенных гостей всех ведущих университетов страны!) перечень отечественных «жалоб» не сокращается. Остро тревожат провалы попыток соединения западной и российской модели. Без пересмотра всех составляющих системы - от госстандартов до способов и методов индивидуального преподавания, преодоления интеллектуальных разрывов и технической отсталости в оснащении образовательного процесса нормальный обмен невозможен. Кроме того, наука в нашем университете - все же странное, какое-то "подпольное", вопреки призывам начальства, занятие. Скорее хобби. Потому что ни места ни времени в жизненном календаре здешней академической среды ей, в сущности, не отведено. Обрывки западно-американских образцов академической жизни, заимствованное поведение, стилистика там у них, предполагающая хотя бы обязательный свободный ("cубботний") год, в России весь этот набор выглядит случайно. Нечасто научные зарубежные вакации заканчиваются благополучно: нынешняя российская реальность мстительна, и долгое отсутствие (не год, а даже месяц) грозит серьезными потерями.