1999: Иван Засурский о Бенедикте Андресоне и возникновении наций из духа литературы

Воображаемые сообщества: рождение наций в эпоху книгопечатания и капитализма

Benedict Anderson. Imagined Communities: Reflections on the Origins and Spread of Nationalism. - Verso Books, 1991. - 224 pages; ISBN 0-86091-546-8.

Книга Бенедикта Андерсона "Imagined Communities" посвящена феномену наций - истории их зарождения и, подробно, становлению наций в качестве основного элемента нового миропорядка, начиная с XVII и, добавим от себя, заканчивая XX веком. Собственно, само появление такой книги можно считать важнейшим симптомом того, что время наций проходит.

Название книги можно перевести как "Воображаемые сообщества: размышления о природе и распространении национализма". Почему "воображаемые"? Потому что никто и никогда не может перезнакомиться со всеми людьми, составляющими ту или иную нацию, но вместе с тем ощущает себя частью этого сообщества.

Для того, чтобы осознать силу присутствия национальной идеи, трудно найти что-то более выразительное, чем могила неизвестного солдата. Вместе с тем, несмотря на всю мощь национальной идеи, которая наглядно проявляется в войнах, в истории борьбы против колонизаторов и внешних агрессоров и в той любви к родине, которую она внушает, с точки зрения обоснования национальная идея выглядит довольно беспомощно. Во всяком случае история национальных государств в том виде, в каком она преподается в школах, сама является результатом реализации национальной идеи, ее проекции в прошлое, внушенных ей интерпретаций тех или иных памятников словесности, культуры древних народов, продуктом активного национального строительства ("Слово о полку Игореве" не так ясно подчеркивает этот факт, как, например, выбор потомками испанских колонизаторов ацтеков и инков в качестве предков).

Это не значит, что появление наций не имело глубоких предпосылок в человеческой природе и истории. Совсем нет - только обращает на себя внимание тот удивительный факт, что нации являются изобретением недавнего прошлого.

XVIII век стал не только временем расцвета национализма, но и эпохой заката религий. Религия решает проблему смерти, вписывая фатальность отдельной жизни в непрерывность священного движения. Идея нации отчасти заняла место религии как стержня сообщества, нацеленного в будущее, представляющего себя как единое целое.

Среди предпосылок становления наций важно отметить изменение восприятия времени, появление так называемого механического времени вместо церковного календаря, упирающегося во Второе пришествие или Страшный суд. Время, текущее само по себе, даже когда ничего не происходит, пустое и бесконечное, а потому - открытое в будущее и несущее новое восприятие настоящего как совокупности одновременно происходящих событий, воплотилось в новых культурных артефактах - газетах и романах.

Вообще, по Андерсону, книгопечатание стало первой и важнейшей отраслью нарождающегося капитализма (в исследовании он, ссылаясь на "Галактику Гутенберга" Маршалла Маклюэна, формирует новое понятие - print-capitalism; очень точное определение уходящей эпохи, не так ли?). Конечно, продукты массового потребления существовали еще и до книги - но это было зерно, рис, иначе говоря, то, что продается на вес или по размеру, как ткань. Книга же была первым товаром из индустриальной эпохи - один экземпляр не отличается от другого, количество экземпляров не ограничено. Именно книгопечатание становится источником важнейшего аспекта национального самосознания - печатного языка, который позже становится государственным.

Влияние газет на процесс становления наций было огромным уже за счет того, что одну и ту же газету читали тысячи человек, а это создавало ощущение принадлежности к одному сообществу. Что же до романов, то характерной особенностью этой литературной формы (взять хотя бы "Мертвые души") является не только описание событий, происходящих одновременно (что важно уже само по себе), но и создание типажей, подспудное ощущение репрезентативности героев и ситуации по отношению к... "нации" вообще.

Литература, таким образом, играет огромную роль в формировании ощущения нации и становится катализатором формирования самосознания интеллигенции, взявшей на себя роль проповедника национальной идеи там, где она не была взята на вооружение государственным аппаратом.

В руках власти национализм становится инструментом укрепления династических монархий, начинающих терять свою легитимность вслед за религией, даровавшей им статус "помазанников божьих", т.е. легитимизацию "сверху", невзирая на национальность как суверена, так и подданных, представить которых можно было только в виде империи, но никак не нации. Национализм конца XIX века обернулся в России русификацией и погромами - впрочем, в отношении "русификации" политика русского правительства мало чем отличалась от политической линии других династических империй, начиная с Австро-Венгрии и заканчивая Великобританией.

Андерсон приводит знаменитую формулу графа Уварова "Самодержавие, православие, народность" в непривычном для нас контексте - как начинания, опередившего время. Использование русской национальной идеи домом Романовых по-настоящему начнется только через сорок лет после того, как Уваров определит формулу русской государственности - в конце восьмидесятых годов прошлого века. В конечном счете национальная политика монархических империй привела только к обострению противоречий. В Австро-Венгрии, к примеру, государственным языком стал немецкий (хотя он окончательно сменил латынь в этом качестве только в конце прошлого века), что автоматически привело к закрытию возможностей карьеры для не говорящих по-немецки представителей венгерской аристократии, вызвало усиление националистических устремлений на других территориях империи - точно так же, как русификация привела к волнениям и беспорядкам, вписанным в отечественный курс истории как революция 1905 года.

Важнейшим новшеством этого исследования является изучение опыта бывших колоний, начиная с Америки и заканчивая Юго-Восточной Азией. Забавная европейская провинциальность, по Андерсону, привела к тому, что ученые Старого Света проглядели, что первыми националистами были креолы.

Каким бы высоким ни было положение ваших родителей, стоило вам родиться в колонии - и карьера в Испании была для вас закрыта. В свою очередь, должность в административном аппарате колонии диктовала определенную географию ваших деловых путешествий, которая и становилась основой для проведения государственных границ материка: после столетия-другого в качестве административной единицы колониальная элита начинала отождествлять себя с той или иной территорией.

Хотя в коллективном воображении образ нации всегда представляется как горизонтальное объединение равноправных граждан, важно помнить, что самоутверждение суверенитета наций происходило преимущественно в отношении монархий и колониальных режимов: освобождение рабов не входило в планы "национальных освободителей" вроде Симона Боливара, сказавшего как-то, что "восстание рабов было бы в тысячу раз хуже победы испанцев".

Бенедикт Андерсон закончил это исследование в 1982 году и не вносил существенных изменений во второе издание, уточнив, что крушение СССР - остатка времен династических монархий - прекрасно вписывается в предложенную им концепцию. Жаль только, что отказавшись от переработки книги, исследователь отгородился от метаморфоз наций в эпоху сетевого общества и информационного капитализма, а ведь это, пожалуй, самое интересное. Но, с другой стороны, в книге достаточно другой информации для размышления, и тем, кто хоть немного знаком с современными концепциями глобальных процессов трансформации и современными информационными системами, сделать еще один шаг по логической цепочке будет нетрудно.

Подведем итоги. Книга Андерсона - точное, педантичное исследование, насыщенное великолепными цитатами и реминисценциями. Настоятельно рекомендую всем желающим. Где купить, не знаю, но почитать можно в американском центре Библиотеки Иностранной литературы, что на Яузе стоит, на Москву-реку глядит (на третьем этаже направо).

       
Print version Распечатать