Всемирная (не)действительность

Сложно представить себе появление современных рецензий на Канта или Гегеля, если речь не идет о новом переводе, уникальных комментариях или о таком возможном случае, когда анахронизм рецензента является продуманным жестом. В том, что касается масштаба мысли и ее герметичной законченности, Никлас Луман вполне может быть назван продолжателем немецкой классической философии (от эпитета "последний" лучше, наверное, отказаться). Социология в лице Лумана обернулась тем видом знания, которое в наши дни претендует на статус всеобщей теории всего - понятийной системы, описывающей жизненный мир. В данном случае жизненный мир сводится к интеракции индивидов в коллективе. Общество, т.е. совокупность коллективов, выступает у Лумана и как медиум, и как фундамент. С одной стороны, это следствие коммуникации индивидов, а с другой - причина этой самой коммуникации (совместное существование не может протекать без образования взаимосвязей). Юрий Антоновский, взявший на себя нелегкий труд хотя бы в самых общих чертах познакомить российского читателя с идеями Лумана, сравнивает систему коммуникаций с "объективным духом" Гегеля. Фундаментальность, универсальность и неохватность суть одни и те же.

Луман является одним из лидеров так наз. "радикального конструктивизма", возникшего в результате импорта одноименного течения из естественных наук, преимущественно, из биологии. В свое время чилийский биолог Умберто Матурана вызвал настоящий скандал своими работами, утверждавшими тождество познания и биологической активности как таковой. Жить - значит просто делать выбор, производить различение между своим и чужим, дружественным и опасным, правильным и ложным. Живая система воспроизводит самое себя, учитывая проделанные различения - это называется эволюция. Для того, чтобы подчеркнуть замкнутость этого процесса на себе, Матурана использовал термин autopoiesis. Полного соответствия между средой, в которой обитает биологический организм, и его внутренней активностью, не существует. То, что мы воспринимаем в качестве реального мира, является конструкцией второго порядка, так как не просто достраивается нами с использованием собственных внутренних ресурсов, но еще и базируется на тех опосредованных знаниях, которые составляют наш умственный багаж.

Термин "аутпойезис" активно использует Никлас Луман применительно к социальным системам, в данном случае - к массмедиа. Принцип самовоспроизводства является здесь решающим, что иллюстрируется простейшим примером: формат шоу является решающим фактором в отборе материала для конструирования реальности. Главный парадокс, что не дает покоя Луману, заключается в следующем: почему общество принимает информацию, которой оперирует массмедиа, если всем так или иначе известно, как эта информация производится? Знание, получаемое через медиа, "мы характеризуем как сомнительное и все-таки вынуждены на нем основываться и из него исходить". Выбора у нас нет. Точнее, другие способы получения знаний занимают значительно меньше места в нашей жизни.

Современный человек практически обезопасил себя от непосредственного опыта, чьи основные признаки - телесность, континуальность и бесконечная вариативность - делают его незаменимым на этапе взросления и социализации, но снижают эффективность деятельности взрослого индивида в обществе. Так наз. "медийные" формы достраивания непосредственного опыта существовали всегда (сказка, рассказанная перед сном - это уже опосредованное знание), но лишь в самое последнее время перестали выполнять служебную функцию и превратились из средства в цель. Как известно из хрестоматийной работы Вальтера Беньямина, произошло это вследствие изобретения машинного способа производства информационных носителей. Рычаг отделился от руки.

Отделение привело не только к автономизации процесса воспроизводства, но и к росту его скорости. Не сама письменность и даже не принцип тиражирования текстов, но именно их чисто механическое воспроизведение привело, по мнению Лумана, к тому, что способы хранения и передачи информации "переросли" свою служебную функцию и обособились в отдельную систему массмедиа. Сообщение в нем не связано со своим предметом, знак - с референтом. Оно определяется только набором гипотетических ожиданий получателя, который постоянно корректируется в ходе обратной связи. Причем эти коррекции - результат сопоставлений свежеполученной информации с той, что укоренилась в сознании получателя как "своя", "естественная". Причем эта самая "своя" информация может меняться сколь угодно быстро - обитатель медийной среды легко присваивает ее анонимные участки и так же легко с ними расстается.

Знания, которые циркулируют в пространстве медиа, по определению не являются фундированными. Участник коммуникации часто не может ответить на вопрос, откуда он получил те или иные знания, которыми так уверенно оперирует. Они существуют отдельно, а недоверие к тем же медиа - отдельно. Достаточно включить телевизор, чтобы в этом немедленно убедиться. Такое распределение информации избавляет индивида от ответственности, автоматизирует процесс принятия решений и сводит интеллектуальную деятельность к технологии. В итоге человек полностью вверяет себя информации. Ее производство - не просто игра смыслами или манипуляция готовыми конструктами, постулирует Луман.

"Это подразумевает нечто большее - то, что последовательность операций, перерабатывающих информацию, производит саму собственную правдоподобность (Plausibilitaet) подобно тому, как в технологиях процесс закрывается от неконтролируемых влияний из внешнего мира. То что произвело различие, затем приводит достаточные основания для определения возможных дальнейших различий".

Мы заинтересованы в надежном, т.е. обособленном функционировании системы, в ее автономии от неизвестности. В другом месте Луман говорит:

"У нас просто нет средств, чтобы без чьего-либо посредничества относиться к миру и к самому себе. Средства подают нам знаки о своей первичности по отношению ко всему, что нам дотоле казалось естественным и неотъемлемым".

Нынешнее обособление системы массмедиа и та легкость, с которой она втягивает в себя пассивного, хотя и крайне уверенного в себе индивида, заставляет вспомнить Фуко, утверждавшего, что "человек - всего лишь недавнее изобретение, образование, которому нет и двух веков, малый холмик в поле нашего знания, и что он исчезнет, как только оно примет новую форму".

Для оптимальной работы с материалом современного общества Луман разработал свою терминологию, производящую весьма сильное впечатление. Тем, кто хотел бы живенько выяснить, как поживает посредник, он же сообщение, через тридцать лет после броского, доступного и растасканного на цитаты Маклюэна, лучше вовсе не открывать эту книгу.

"Контингентность", "рекурсивность", "двойной ввод" (re-entry), "автореферентность" в оппозиции "инореферентности", уже упоминавшийся "аутопойезис" и другие страшные слова - это не способ произвести впечатление, но элементы работающего, внутренне непротиворечивого аналитического инструментария. Как еще может быть достигнута эта внутренняя непротиворечивость, как не путем пересмотра всей "до-медийной" истории общества в новом свете? В послесловии переводчика этот отважный в своей наивности универсалистский жест разъясняется, не в ущерб витиеватости, весьма доходчиво:

"Ведь новое (мировое общество, глобализация информационных потоков, глобальная наднациональная дифференциация) может быть понято только новой теорией. Но эта новая теория появления нового, и, прежде всего, ежеминутно обновляемой массмедийной информации, должна претендовать и на пространственно-историческую универсальность, не может быть теорией только этих современных явлений, а значит, быть новой. Ведь чтобы объяснить новое, нужно по-другому переобъяснить старое. Нужна не теория массмедийной глобализации и информационного общества , а теория общества, объясняющая все, включая коммуникации в примитивных сообществах, и уже исходя из этого предсказывающая будущую глобализацию".

Позволим себе высказывание на старом, по определению неудовлетворительном языке: сначала переделать все до основания, затем с удовлетворением оглядеться вокруг и лишь после этого двинуться вперед с хорошо отработанной уверенностью в собственных силах. Существенно в этой сознательно тривиализованной схеме то, что предметом изучения оказывается не субстанция, но отношение, не сообщение, но код, при помощи которого оно может достичь реципиента. В отличие от структурной лингвистики, исходившей в XX веке из тех же посылок, социология имеет дело с конвенциями, которые не могут быть эксплицированы в виде конечного множества высказываний. Это конвенции, которые первичны в том числе и по отношению к естественному языку. В этом и кроется причина почти неподъемной масштабности лумановского проекта.

       
Print version Распечатать