Священная жизнь против священной участи

Говорить о священном всегда трудно – кажется, что попав в слишком спешную речь, священное непременно повлечет за собой своего темного двойника: восторженность обернется фанатизмом, бескорыстие – бессмысленной растратой, служение – измождением. С.Н. Зенкин в своей новой книге исследует одну из магистральных линий мысли ХХ века, от Р. Отто до Дж. Агамбена, через Сартра, Батая, Делёза и многих других – понимание сакрального как не только невыразимого, но и как немыслимого.

Романтическая культура превозносила безмолвные святыни, но уже Т. Готье и Ш. Бодлер, как показывает Зенкин, подчеркивали провоцирующий характер романтического благоговения – сколь бы ни была сильна возвышенная страсть, она поддерживается глубинной внутренней скукой, апатией, буквально бесстрастием. Чтобы стать охваченным страстью к высокому и непостижимому, нужно уметь отрешаться от звуков собственных слов, от призывов собственной внутренней речи, и только ожидать нового явления богов. Губительная страсть романтизма – это просто робость, когда человек начинает слушать свою внутреннюю речь, как умерший от страха гоголевский Хома Брут.

А в ХХ веке сакральное вернулось в новом обличье, уже не чувства, а жертвы. Обращаясь к данным антропологии, С.Н. Зенкин показывает, что не следует понимать дар и жертву исключительно как эмоциональный порыв или энергию мироустроения. Дар – это особое бытие, ни к чему не сводимое. Расточению подвержены вещи и слова, установления и привычки, – а вот дар невозможно разменять, его можно только мысленно истребить, если он (о)кажется опасным и безумным. И именно под таким знаком истребления обезумевшего дара автор рассматривает значительную часть французской литературы и философии ХХ века. Путь к спасению для Батая или Делёза лежал не через принятие дара, но через забвение об опасном даре, через потерю, которая и есть приобретение.

И действительно, потеря – не просто утрата, увлекающая нас в прошлое; это единственное, что структурирует нашу речь, которая без этого была бы голым набором описаний. Речь иначе подольщалась бы к вещи, но после утраты вещи речь должна на себя взять устроение всего мира. Такая речь уже не делит мир на вещи и смыслы, не рассекает мир пополам, но только отсекает от себя собственную суверенность ради мироустройства.

Французские писатели и мыслители столкнулись с поразительным фактом культуры – языком, который растрачивает себя, заставляя тем самым мир совершить над собой насилие. Ведь когда язык всячески учреждает социальную реальность, но при этом начинает ветшать, то реальность начинает пытаться жестоко до крови мстить себе. И потому всякий раз им приходилось возвращать в культуру архаическое сакральное: будь то дар-трата (потлач), или жертвоприношение, или священное безумие, или инициацию. И главная их заслуга, как пишет С.Н. Зенкин, отказ растворять профанного в священном. Напротив, священное растворялось в профанном, как лекарство, как страшное снадобье, которого нужно только каплю. Каплю не приобретенного (потому что приобретение мстит, обедняя речь), но каплю дарового, дара как самой подлинной сущности вещей, постепенно находящих себе слова. – А. Марков.

Зенкин С. Небожественное сакральное: Теория и художественная практика. – М.: РГГУ, 2012. – 537 с. – 500 экз.

       
Print version Распечатать