Советское: биографическое расследование

Биография знаменитого художника Оскара Рабина, мэтра «лианозовского» андеграунда, распадается на две части: годы учений (жизнь до Лианозова, в окружении странных родственников и наставников) и годы странствий (жизнь в Лианозове, среди почитателей и различных гуру – от мрачного Мамлеева до духоносного Линицкого). Годы учений оказываются тяжелыми и счастливыми – гибель, грозящая всем вокруг, миновала Рабина и в подростковом возрасте, и во время войны, и в лагере на тяжелых работах. Это было время не столько выживания, сколько цепляния за счастье, которое может дать разве что строго организованный внутренний быт. Известно, что в лагерях многие выживали, дисциплинируя себя с внешней стороны, принуждая себя быть подтянутыми, аккуратными и внимательными к своим мыслям. Рабин выживал, дисциплинируя сами свои впечатления, свое непосредственное схватывание мира: флэшбеки старой, разломанной и оскверненной жизни, требовалось вписать в предчувствие скорого освобождения. Это дисциплина солдата не на переходе, а накануне решающей атаки: не нужно слишком расходовать силы, но при этом нужно уметь вспоминать о себе так, чтобы это воспоминание не расслабило, не вышибло неуместную слезу, не заставило бы паниковать всех окружающих и не осквернило бы саму человеческую природу. Живопись Рабина – итог именно такой внутренней самодисциплины: взгляд на задворки, помойку или проходную – это взгляд не шока или аналитического равнодушия, а взгляд вблизи, наподобие взгляда на киноэкран, с которого несется поезд. Только здесь несется настоящий поезд репрессий, и потому видна фактура этого экрана, на который и проецируется любое насилие в стране, грубая холстина барачного существования. Годы странствий оказываются почти абсурдным бытием в подполье – в чем-то подобным жизнь американских хиппи. Хиппи все достается даром; но за образ жизни приходится платить и здоровьем, и возможностью устроить свой быт, и отношениями с людьми, и даже самим бытовым языком, который вдруг оказывается отнят. Так и здесь ты можешь получить бесплатно мастерскую, можешь переехать на свою квартиру, можешь не знать нужды ни в красках, ни в участии помощников – но при этом ты обязан уходить в нирвану. Положение такого художника, как Рабин, усложнялось тем, что в свою нирвану впадали его оппоненты: советские чины от культуры не могли понять, что изображено на картине, испытывали навязчивое недоумение, и Рабину приходилось скромно объяснять, что и такое бывает в мире, выводя их из измененного состояния сознания. Вот такой скромный дзэн, тихое и спокойное объяснение, что существует и селедка на газете, раз на нее можно смотреть, был важен в атмосфере эпохи. Детективные истории борьбы с цензурой, мелодраматические истории быта художников, комедии ухода от преследований вездесущих органов, не знавших, какое оружие применить – считываются на фоне этой небывалой скромности в непривычной исторической плоскости. Перед нами не столько противостояние «личности» и «системы», сколько оправданных решений художника и неоправданной нерешительности его противников, которая иногда оказывается агрессивной. – А. Марков.

Недель, Аркадий. Оскар Рабин: Нарисованная жизнь. – М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 288 с.[+вкл. 24 с. ]. – 1000 экз.

       
Print version Распечатать