Импеллузо Лучия. Герои и боги Античности: символы, атрибуты, персонажи мифов и истории в изобразительном искусстве / пер. с итал. С.И. Козловой. - М.: Омега, 2007. - 384 с.: илл. - 3000 экз.

Книга "Герои и боги Античности" представляет читателю отдельный срез выдающегося европейского искусства. Искусство европейских мастеров всякий раз преображается, когда в его поле зрения попадает обкатанный веками античный миф. Более всего античная мифология представлена в живописи позднего Возрождения и классицизма; то большое время и большая эпоха, когда мифологические герои, казалось, не только могли заявить о себе, но и вздохнуть полной грудью. При обращении к античному наследию искусство маньеристической эпохи уже даже с некоторой нарочитостью показывает свою свободную выразительность, разрешая себя от сковывающих привычек в изображении человеческих отношений. А классицистское искусство показывает всю свою ремесленную добросовестность, так же точно, с очевидным нажимом, подчеркивая свои возможности ранжировать политическое пространство. Таким образом, и маньеристическое, и классицистское искусство возвращаются к своим задачам, данным им в самом начале, с самыми ранними творческими свершениями. Искусство, изображающее мифологические сюжеты, действует вовсе не на пределе своих возможностей, оно просто показывает, какими основными и дополнительными возможностями изначально располагает, причем показывает это с совершенной и небывалой ясностью. Трогательный характер античного мифа, как он запомнился культуре Европы, переживание за судьбы богов и героев, радушное любование ими, противоположное элегической ностальгии, - это все нашло отражение в живописи. Искусство расцветает именно в такой эмоциональной среде, показывая, что его формы уже совершенны, но миф дает дополнительную возможность пышного их раскрытия.

В этой среде миф стал не только переживаться, но и расти, проходя все необходимые возрасты. Часто говорят о том, что романтическое искусство оценило детство и юность, придав прежде зыбким и неуловимым состояниям пафос творческого решения. Казалось, что именно из детства и юности только и можно встать в прямое отношение к высокому и опасному духу искусства. Но когда мы обращаемся к мифологической живописи, мы видим не омоложение, но старение изображенных героев. В живописи XVII века перед нами мелькают ангельские лица; даже необычные существа, герои местных культов, становятся изящными и невинными. А в романтической живописи даже на лицах молодых героев мы читаем озабоченность, помрачающую их настолько, что они кажутся уже давно немолодыми. И наконец, персонажам прерафаэлитской живописи за драгоценным макияжем приходится скрывать уже произошедшее увядание.

При этом композиция мифологических полотен всегда интересна, необычно, но в чем-то устойчива. Боги, предстоящие друг другу, выглядывают за пределы круга своего общения. Перед нами должно быть явление богов, но это никогда не явление анфас, ведь не только характер и нрав, но и отношение к событиям у богов можно назвать готовым. При этом все герои в рамках одного сюжета выражают единую идею и единую эмоцию, словно разряд затронувшую всех присутствующих на полотне. Так происходит вовсе не потому, что художник схватывает момент или хочет передать живописными средствами стилистическое единство литературных переложений мифа. Просто иначе рухнула бы композиция, остались бы непонятные персонажи, в которых мы бы не опознали ни божественной воли, ни людского обличия. Особенно это относится к живописи Возрождения, которая явно воспроизвела тезис Аристотеля об искусстве как области возможного: она показывает, как все могло бы быть, если бы было так, как сказано в мифе.

Исходя из этого свойства ренессансной и позднейшей живописи показывать, как "мог бы выглядеть" уже изложенный в словах миф, Лучия Импеллузо строит свою книгу в виде развернутого комментария. К каждой иллюстрации ведет несколько стрелок; в подписи сначала называется то, что видит зритель, а уже потом названное именуется: "Вооруженный юноша - это Персей". Картина как будто сама знакомит читателя с изображенными персонажами, радея о том, чтобы это знакомство было приятным.

Нужно заметить, что в этой же итальянской серии вышла и другая книга (Матильды Баттистини), также недавно переведенная, посвященная эзотерическим темам в европейском искусстве. Определенные намеки на эзотерику встречаются и при рассмотрении европейской мифологической живописи в книге Л.Импеллузо, но это не эзотерика магического или алхимического "дела", а эзотерика бескорыстного созерцания. Вот, скажем, часть комментария к "Триумфу Галатеи" кисти Рафаэля:

"Вместе с тритонами нереиды составляют кортеж Галатеи. Прочитанные в морализующем ключе, образы этих существ, полулюдей-полуживотных, олицетворяют состояние человеческой души на полпути между земной и божественной природой.

Маленькие мальчики с луками и стрелами - это пути. Отсутствие у них повязок на глазах наводит на мысль, что они воплощают небесную любовь, к которой устремляется Галатея.

Согласно моральной интерпретации, Галатея и ее любовь к Ацису означает стремление человеческой души соединиться с Богом".

Статьи о богах и героях в книге Л.Импеллузо выстроены по алфавитному порядку (в переводе, для сохранения верстки, учитывается итальянский, а не русский алфавит, что, впрочем, никак не раздражает при чтении), и статья вместе с иллюстрациями обычно занимает разворот, а то и несколько разворотов. Олимпийский пантеон никак не выделен; потому, скажем, подряд идут Мидас, Минерва, Минотавр и Музы. В таком отказе различать знатных жителей Олимпа и пестрых обитателей классических ландшафтов можно увидеть разрыв с привычными книжными изложениями классической мифологии, которые принято начинать с Зевса, чтобы от высших богов уже провести нити событий и к малоизвестным божествам и героям. Но подход книги Л.Импеллузо - это подход к эпосу вполне в традиционном европейском духе. Эпос всегда создается в древности как проекция развитых родоплеменных отношений, но европейская филологическая традиция отвлекалась от событий, произошедших внутри рода, чтобы подчеркнуть цельность эпоса. Классицисты подчеркивали эту цельность из моралистических соображений, романтики - видя в ней слепок с любезного им "народного духа". Такой слишком отстраненный взгляд на эпос позволил создать олимпы варваров, то есть стилизованные реконструкции местной европейской мифологии, полностью по античным лекалам, не считающиеся с тем, существовал ли "местный" эпос или нет.

Мифы в книге Л.Импеллузо пересказаны очень просто, книгу можно давать и детям (если предварительно заклеить несколько страниц). Простота достигается тем, что психологические моменты изложения подчинены задачам рассмотрения картины. Например, эпитеты даются почти только одним олимпийским богам, чтобы наделить их в эмоциональном восприятии читателя особым созерцаемым величием, а герои показаны лишь в действии.

В конце книги появляются герои исторического времени. Это историческое время начинается Троянской войной, а завершается легендарными героями Римской республики. Можно было бы продолжить и имперским временем: этому ничего не препятствовало бы, кроме того, что это время уже настолько противопоставляло себя мифологическому, что употребление мифа приводило к полному превращению его природы, в духе культа Антиноя, любимца императора Адриана, которому были приданы черты всех прекрасных богов, но ни одного бога конкретно. Поэтому книга, соблюдая требования здравого смысла и вкуса, завершается яркими воспоминаниями о римской доблести, не касаясь оживления мифа императорскими советниками.

А начинается историческое время с событий, описанных у Гомера. Как ученейший муж, Гомер оказывается основателем всех наук, в том числе и истории. Гомер развертывал это время в своих песнях, и второй раз оно ожило среди недоумевающих друг о друге и при этом обитающих в одном пространстве фигур мифологической живописи. Тщательно прописанная и при этом открытая навстречу зрителю пейзажная природа; герои, одни олицетворяющие преданность, а другие необоримость общей судьбы... вот новое сложение эпоса из распавшейся мозаики, сложение, величие которого зрители не исчерпали за многие века и, возможно, не исчерпают еще несколько веков после нас.