Пражская нота

Поэты пражского "Скита". - СПб.: Росток, 2005. - 544 с. (сост., вступ. ст., комм. О.М. Малевича).

"Скит". Прага 1922-1940: Антология. Биографии. Документы. - М.: Русский путь, 2006. - 768 с. (вступ. ст., общая ред. Л.Н. Белошевской; сост., биографии Л.Н. Белошевской, В.П. Нечаева).

Воистину неисповедимы пути отечественного книгоиздания. Еще полгода назад никакого "Скита" (как и пражской эмиграции вообще) в сознании российского читателя не было вовсе. То есть, конечно, кому надо, те и так читали и Алексея Эйснера (его стихи в прошлом году тщанием издательства "Водолей Publishers" даже отдельным сборничком вышли), и Аллу Головину (ее произведения издали еще в 1992 году, на волне интереса ко всему эмигрантскому). Что уж говорить об идеологе "Скита" литературоведе и критике Альфреде Беме, капитальный том которого, выпущенный в 2001 году, сопровождался вполне академическими комментариями Сергея Бочарова и Ирины Сурат. Вот только выглядели все эти явления (по крайней мере, в сознании неспециалистов) изолированными, в единую картину до поры до времени не складываясь.

Масштаб литературной карты принципиально изменился с появлением - почти одновременным - сразу двух антологий "скитских" поэтов. Одна из них вышла в питерском издательстве "Росток", не первый год выпускающем странную серию "Неизвестный XX век", в которой с удачными книгами соседствуют очевидные провалы. Видимо, все зависит от составителя: желает он проявить энтузиазм - мешать ему не будут, как не будут возражать и в том случае, если он решит представить полную халтуру1. В данном случае сработал первый вариант: "скитскую" антологию подготовил Олег Михайлович Малевич, известный переводчик и чеховед (не из тех, что по Чехову, а из тех, что по чехам - Чапеку с Гашеком; кажется, впрочем, это называется "богемист"). Подготовил достойно, хотя подведение окончательных итогов имеет смысл отложить до полной реализации замысла - пока что вышел только первый том из задуманных двух (правда, информация о подготовке второго отчего-то запрятана глубоко в предисловие, из выходных данных ничего такого не вытекает - однотомник и однотомник).

Другая антология, вышедшая в "Русском пути", - плод многолетних "скитоведческих" штудий Любови Николаевны Белошевской (Славянский институт Чешской академии наук), одного из лучших знатоков пражской эмиграции: вместе с Милушей Бубенниковой она комментировала "Письма о литературе" Бема, вышедшие десять лет назад в Праге, вместе со Зденеком Сладеком составила книгу "Документы к истории русской и украинской эмиграции в Чехословацкой Республике (1919-1939)" (Прага, 1998), отредактировала сборник "Духовные течения русской и украинской эмиграции в Чехословацкой Республике (1919-1939) (Менее известные аспекты темы)", изданный там же годом позже.

Разница между двумя антологиями не слишком значительна: в первую вошли 26 поэтов, во вторую - 29. Зато творчество некоторых авторов, в том числе и из числа ведущих "скитцев", у Малевича дано в более полном объеме: так, Вячеслав Лебедев представлен 94 стихотворениями против 23 у Белошевской, Алла Головина - 114 против 26. Правда, в антологию "Русского пути" включены образчики прозы и критики участников объединения, но они и во второй том издания "Ростока" ("Ростка"?) должны войти. Белошевская публикует материалы к истории "Скита" - протоколы собраний, программы вечеров, мемуары, - но подобные документы (плюс письма "скитцев") также анонсированы Малевичем.

Основная разница заключается не в самом корпусе публикуемых текстов, а в сопровождающих их статьях составителей. В полном соответствии с названием своего предисловия "А.Л.Бем и пражский "Скит поэтов"" Малевич более или менее подробно останавливается лишь на деятельности вдохновителя "скитцев", а историю, идеологию, эволюцию объединения прочерчивает пунктиром. Структура "Скита", эстетические принципы участников, особенности индивидуальной манеры каждого, внутренние противоречия в группе, наконец, специфика "пражской фракции" русского поэтического зарубежья, полемика Бема с Георгием Адамовичем - все то, что у Малевича обозначено тезисно, Белошевская расписывает подробно, со ссылками на малоизвестные и вовсе не известные источники, в значительной степени извлеченные из архивов. Намного полнее и точнее в антологии "Русского пути" биографические справки о членах "Скита": из скупого перечисления фактов составитель то и дело извлекает авантюрный или мелодраматический сюжет (взять хотя бы историю Кирилла Набокова, младшего брата прозаика).

Итак, перед нами два представительных издания, частично повторяющих, частично дополняющих друг друга. Повторимся, сравнивать их не вполне корректно, проект Малевича пока не завершен. Но попытаться сформулировать общее ощущение от поэзии "Скита", от некоей "пражской ноты", которую ее адепты так любили противопоставлять парижской, на основании опубликованного можно вполне.

Противоположна ли поэзия пражан "школе Адамовича" или еще более условной "школе Ходасевича"? Ответ достаточно прост, он вычитывается и из предисловия Малевича, и из статьи Белошевской, и - самое главное - из самих стихов: и да, и нет. Пражские поэты зачастую эксплуатировали те же мотивы, что и их парижские коллеги, вот только выражали их с большей "нарочитостью формы" (Ирина Бем): с оглядкой на есенинский имажинизм, на гумилевско-тихоновскую балладность, иногда даже на футуризм или сельвинский конструктивизм ("Гимнасты" Раисы Спинадель), что по парижским правилам было совсем уж некомильфотно. Характерно, что из сверстников-парижан "скитцев" особо привлекал Борис Поплавский, занимавшийся (хотя и со значительно большим успехом), в общем-то, тем же: поиском необычной образности, усложненной формы для выражения привычно-парижского содержания. Некоторые стихи в пражских антологиях словно бы самим Поплавским написаны: "Смерть жила в саду, как в пистолете, / миг еще и хлынет из ствола. / Пролетело лето. Шли столетья, / ты, как на эстраде, умерла" (Владимир Мансветов). Но постепенно все внешнее, случайное спадает, и обнажается суть. Еще современники отмечали эволюцию поэтов "Скита": к середине 30-х в их стихах не осталось почти ничего от бури и натиска предыдущего десятилетия, от тяги к большой форме, к эпосу. За редкими исключениями поздние "скитцы" звучат вполне по-парижски.

По-настоящему крупных поэтов - уровня Ходасевича, Георгия Иванова, того же Поплавского - русская Прага, наверное, не дала. В стихах Вячеслава Лебедева, Эмилии Чегринцевой, Татьяны Ратгауз во множестве встречаются удачные строки, строфы, очень редко "дорастающие" до состоявшегося целого2. Тем не менее каждый из них несколькими стихотворениями останется в истории русской поэзии - если не в пантеоне классиков, то среди "младших богов". Впрочем, это к разговору о вышедших книгах прямого отношения не имеет - в историко-литературной перспективе контекст важнее текста. "Скитцы" вплелись пусть не самой яркой, но необходимой нитью в тот узор, который принято называть "литературой русского зарубежья". Да и сам "Скит" как конгломерат людей самых разных судеб, вкусов, эстетических пристрастий, объединенных, простите за банальность, только искренней страстью к литературе, был явлением обаятельным и очень симпатичным. В общем, русские пражане заслужили антологию. Даже две.

Примечания:

1 Институт научной редактуры в издательстве не предусмотрен в принципе, и никто не мешает составителю, скажем, называть Владимира Набокова лауреатом Нобелевской премии (с. 523).

2 Яркий тому пример - хрестоматийное стихотворение "Надвигается осень. Желтеют кусты..." Эйснера (знаменитая фраза из него "Человек начинается с горя" восторженно-иронически цитируется Георгием Ивановым в "Распаде атома"): к отличным первым двум четверостишиям присоединяются еще восемь, в результате стихотворение то срывается в откровенную банальность, то превращается в довольно хаотическое нагромождение образов.

       
Print version Распечатать