Опыт наблюдения за писателями

Один немец очень любил русскую литературу

Ф.Ф.Фидлер. Из мира литераторов: характеры и суждения / Изд. подготовил Константин Азадовский. - М.: НЛО, 2008. - 864 с. ("Россия в мемуарах").

Федор Сологуб, будущий автор "Мелкого беса", выпив, рассказывал автору "о своей исключительно эстетической любви к мальчикам от тринадцати до шестнадцати лет... Затем стал проповедовать бесполый садизм". У Горького под ногтями было идеально чисто, а у Леонида Андреева была видна грязь. Разговаривая, Горький постоянно делает носом резкое "тнх". Или вот: "Вчера - первый вечер петербургского литературного общества в новом ресторане на Фонтанке, рядом с печально известным рестораном Марцинкевича над номерами для проституток. Большое недовольство вызвала огромная антилиберальная картина в зале: евреи пьют кровь христианской девочки" (запись от 4 октября 1908 года). И еще: "Один внешний вид Куприна выдавал в нем горького пьяницу: низкий лоб, бычья шея, опухшее лицо, короткие ноги, пропитый голос" (во время поездки в Куоккалу накануне 1911 года).

Все же не зря, как пишут в учебнике истории древнего мира, человека создало собирательство. Говорите, только влюбленный достоин звания человека? Нет, отвечу, только коллекционер достоин звания человека. Тем более что он умрет, а коллекция останется.

Даже, как в случае Ф.Ф.Фидлера (1859-1917), когда казалось, что все им сделанное кануло в Лету, растворилось в архивах, забыто и мхом поросло, - нет, иногда даже дневники не горят. Тогда собирателя извлекают из пыли и праха, являют публике, и публику охватывает понятный восторг.

Петербургский немец, влюбленный в русскую литературу, представил, по сути, этнографический труд о быте литературного Петербурга 1880-1910-х годов. Писатели были предметом его восхищения. Он ходил на все литературные собрания, ужины и банкеты. Сначала в качестве повода предъявлял свои переводы на немецкий язык. Потом к нему привыкли, он уже сам учредил "фидлеровские обеды" в 1900-е годы, ставшие знаменитыми. Активно собирал писательские автографы. Альбомы автографов делились по темам: "В дороге", "В ресторане", "На поминках", "Товарищеские обеды", "У меня", "День рождения" - в последнем случае набегало до полутораста гостей, уже непонятно, кто там был кто. Чуковский, восхищенный Фидлером, завел "Чукоккалу" - как слабое подражание.

Фидлера считали маньяком автографов. Многие пытались убежать, но, пойманные, сникали и писали в альбомы, что он просил. Только Лев Толстой смог избежать личной с ним встречи. Но Фидлер и тут собрал огромную "толстовскую коллекцию" - писем, портретов, автографов.

Вообще же он превратил свою четырехкомнатную квартиру на Николаевской улице в сплошной музей. Говорили, что он собирает окурки, выкуренные теми или иными писателями. Десятки тысяч уникальных "единиц хранения". Фотографии висели по всем стенам и лежали в альбомах: критик Михайловский в черкеске, Зинаида Гиппиус "в 18-ти декадентских костюмах и позах", "группа беллетристов в виде хора тирольцев". 14 000 писем. Автограф Гейне, который был для Фидлера кумиром. Рукопись второго тома "Мертвых душ" с правкой Гоголя. Письмо Рылеева, написанное за двадцать минут до казни. Несколько тысяч книг с авторскими автографами. Чехов его назвал "неугасимой лампадой перед иконой русской литературы". Куприн - "сосиской с крыльями бабочки".

Он очень боялся пожара, что можно понять, но случилось страшнее: революция. Причем через несколько дней после его смерти 24 февраля 1917 года - монархическую эпоху и самого Фидлера хоронили в один день. А перед тем была война, погромы немцев в Петрограде, пущенный слух, что, оказывается, все это время Фидлер был немецким шпионом, и не Федор он, а Фриц. Фидлер умер, морально убитый. Сгинула и его коллекция: частью разошедшаяся по архивам и частным собраниям, частью пропавшая незнамо куда.

Однако остался дневник Фидлера, который тот педантично вел на немецком языке все годы. Только о литературе. Кто, что, где сказал, сколько до того выпив. Какие гонорары получает. В какой квартире живет, за каким письменным столом творит. Во сколько встает, какими тайными и явными пороками обладает. Кто чей любовник. И так далее.

Константин Азадовский перевел, составил, прокомментировал примерно половину необъятного фидлеровского дневника, выбрав самое важное. Вот первая же запись: встреча с неким Сергеем Александровичем Бердяевым, который пишет стихи по-русски, в немецких журналах публикует переводы русских поэтов. Поношенный костюм, брюки наполовину расстегнуты, жалуется, что его преследует и вредит на каждом шагу Плещеев. Между прочим, это старший брат философа, оказавший на него немалое влияние. А я понятия о нем не имел. Понятно, что следующие восемьсот страниц убористого текста проглатываешь не отрываясь.

Вот наугад. Фидлер мертвых не целует, но два исключения: Гаршин и Достоевский. Мечтой Аполлона Григорьева было допиться до третьей стадии белой горячки - адской девы, что приходит после чертиков и зеленого змия. Обычно помирают от инсульта после змия. Но и Аполлон Григорьев умер, адской девы не увидав. А Чехов пил умеренно: красное вино с сельтерской, уверяя, что никогда не напивался и похмелья не испытывал. О нем с конца 1894 года ходили слухи, что жить ему из-за прогрессирующей чахотки осталось не больше года. Вместо "ничуть" Чехов говорил "ни хера". Имел дело только с замужними, "то есть приличными", женщинами (после постановки "Иванова" их было 92 - до весны 1895), в 1893 году говорил Фидлеру, что "никогда еще не лишил невинности ни одну девушку".

"Сегодня на Невском мы встретили Зинаиду Николаевну Мережковскую. Издалека и вблизи выглядит как десятирублевая женщина... Моя жена уверяет, что она красится" (7.9.1896). "Позавчера - именины Михайловского. Сущий хаос, в котором ничего не разберешь. Уже к половине первого дня на столах и подоконнике стояло пятьдесят бутылок (включая водку, ликеры и пиво); к половине шестого все они были "кончены", и появилась новая батарея из тридцати четырех бутылок, да и те пустели буквально на глазах, когда в восемь вечера я покидал этот даровой ресторан. Сколько бутылок осушили после моего ухода (гости сидели, как я узнал, до четырех утра) - кто сочтет?" (8.12.1896). Через пару лет, отмечает Фидлер, на тех же именинах, но дома было человек шестьдесят, скучно, разве что на двери клозета появился крючок. В конце 1898 года у Случевского впервые увидел декадента Валерия Брюсова, который принес сборник стихов и сидел безмолвно, с видом помешанного. Владимир Соловьев перед и после ужина перекрестился, "чего ни разу не делал в моем присутствии ни один русский писатель", - отмечает Фидлер в январе 1899 года. Когда Джером Джером, которого тогда постоянно переводили, приехал в Петербург, писатели вовсе не обратили на него внимания, - побыл пару дней и уехал (1899). О смехе Владимира Соловьева: "он смеялся, широко открывая рот, и слышалось ха-ха-ха-ха-ха, подобное совиному плачу".

"...Анна Ахматова (весьма пикантная супруга Гумилева, который сейчас в Африке... он принадлежал к числу самых неприятных и самых неразвитых моих учеников)" - о первом ее появлении на "башне" Вяч. Иванова (15.3.1911). "Вчера на кладбище Новодевичьего монастыря состоялись похороны поэта Фофанова. Волосы на голове и борода у него коротко острижены, потому что в них завелись насекомые" (21 мая 1911). Жизнь писателей при самом пристальном наблюдении производит сильное впечатление. Думаю, что и нынешние им бы не уступили. Но где взять другого Фидлера?

       
Print version Распечатать