Редкий случай, когда раскрытие подтекстов литературных произведений, поиск источников сюжетов, прототипов персонажей и причин создания новых редакций приводит к созданию полноценной биографии. Любители литературы русского модернизма порадуются тому, сколь интересно описаны отношения А. Толстого и М. Кузмина – Толстой учился у Кузмина навыкам галантного письма, но при этом всячески пытался уклониться от кузминских тем. Толстой, которого мы привыкли считать своеобразным авантюристом в литературе, оказывается человеком, очень серьезно переживавшим все нюансы времени. Он с недоверием относился к символистам (кроме Волошина), иногда презирал их, иногда пародировал, иногда просто старался не замечать, или же начинал войну с ними – но его отношения со второй женой Софьей Дымшиц представляют собой именно идеальный тип символистского романа: брак двух художников, раскрывающих свой творческий потенциал в страстном союзе.

Символисты позавидовали бы счастью Толстого: те перипетии, которые они выдумывали на страницах своих журналах, с легкостью воплощались Толстыми в жизнь. Многие эпизоды их союза, например, привычка к интимной близости за несколько минут до ухода из дому в какое-то собрание, выглядят не как торопливое сладострастие, а как реализация мечты символистов об Эросе-строителе, вихре созидания жизни. Зыбкость границы между сном и явью, тяга к самооправданию, культ вечной женственности – все это буквально до пародии реализовывалось в жизненных стратегиях Толстого, во многом вынужденных. Ему нужно было доказать, что он не очередной богемный писатель, а серьезный деятель искусств, и поэтому он напускал на себя важность единственным возможным способом – пародируя весь символизм скопом. Он как бы говорил, что знает он цену всем этим высоким смыслам и звездным вратам, и знает, какой золотой ключик их отпирает.

Вообще, чтение книги Е. Толстой исключительно важно – оно помогает восстановить не только многие эпизоды предреволюционной литературной жизни, но и лучше понять особенности советской фантастики, вроде Ефремова. Напрасно возводить советскую фантастику только к технократическим утопиям и антиутопиям рубежа веков, вроде Уэллса. Кроме морализма на темы прогресса и человечности в советской фантастике важна тема недовоплощенности. Опыт оказывается не завершенным, фрагментарным, не до конца доделанным, красота – со странностями и недочетами, добро – коротким и подслеповатым. Полная противоположность цельным и хорошо прописанным характерам в реалистической беллетристике. Алексей Толстой оказывается, таким образом, основоположником не только жанра («Аэлита»), но и главного мотива этой фантастики. В противовес беллетристике, с ее полнокровными образами, рублеными фразами, ясными целями и простым пародированием жизненного материала, в фантастике высказывались тайны подсознания. Несвершившиеся судьбы, невозможная любовь, непонятые мысли, растерянность перед природой и обществом – что для символистов было темами, для А. Толстого стало ночной, теневой жизнью его души, изнанкой его авантюрных успехов. И именно от судьбы Толстого, а не только от его сюжетов – прямой путь к высотам советской фантастики. – А. Марков.

Толстая Е. Ключи счастья: Алексей Толстой и литературный Петербург. – М.: ИД Новое литературное обозрение, 2012. – 536 с.: илл. – 1000 экз. – (Серия: Критика и эссеистика).