Данилкин и Немезида

Лев Данилкин. Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова. - М.: Ад Маргинем, 2007. - 664 с.

Эта грустная и поучительная история началась лет пять назад, когда несколько газетно-журнальных обозревателей, заскучав от однообразия литературного пейзажа, устроили критический флешмоб и назначили прохановский "Господин Гексоген" книгой года. Шутка удалась на славу, распиаренный роман разошелся приличным тиражом, а автор получил Нацбест и превратился из нерукопожатного монстра в светскую достопримечательность. Отдельные несознательные папики, правда, пытались испортить праздник и всерьез обсудить качество премированного произведения - но лишь дополнили картину хэппенинга, он же перформанс.

На том бы истории и конец, поиграли и забыли. Но через некоторое время выяснилось, что один из флешмоберов, Лев Данилкин, воспринял все наговоренное в ходе рекламной кампании всерьез. То ли коллеги забыли его предупредить, что это они по приколу, то ли еще какой сбой в канале связи произошел - только, наслушавшись про "пассионарность" и "демоническое обаяние" Проханова, Данилкин и впрямь начал различать в своей Галатее черты Данте, Гомера и Эзры Паунда, вместе взятых. И вот результат: прочитав все тридцать или сорок прохановских романов, не побрезговав повестями, рассказами и очерками, проштудировав подшивку "Дня", aka "Завтра", за пятнадцать лет, проведя энное количество часов в беседах со своим героем, опросив родственников и знакомых, он написал биографию Проханова - по всем канонам жанра, с родословной от прапрапрадеда, выделением периодов и анализом творчества.

Однако огромный объем проработанного материала не помогает - автор очевидно растерян. Он и сам признается в этом, но полагает, что причина в масштабе явления, с которым ему довелось столкнуться. На самом деле растерянность - естественное состояние любого человека, из какого-то странного каприза решившего поймать черную кошку непременно в той самой темной комнате, куда животное отродясь не заглядывало. И вот Данилкин ходит вокруг своего персонажа, недоумевая, принюхиваясь и пытаясь разгадать загадку. А никакой разгадки нет, как нет, собственно, и самой загадки; если кто в этой книге и загадочен, то не герой, а автор, вернее, тот самогипноз, в который он себя вогнал и из которого никак не выберется.

В поисках выхода Данилкин использует все фирменные прохановские приемы: наслаивает метафоры, форсирует голос, несет конспирологическую пургу ("Курск" погиб от столкновения с американской подлодкой, даже двумя), объявляет Проханова "одним из самых интеллектуально одаренных людей своей эпохи", сравнивает с Прустом, Киплингом и Сашей Соколовым. Впрочем, под конец он сдается и от невозможности объяснить, чем же все-таки хороши прохановские романы, попросту объявляет их автора "существом особого порядка".

В нескольких местах - как бы походя, между прочим - Данилкин Проханова начисто уничтожает: "Да, высокопарность, энтузиазм, часто экзальтация и несдержанная "энергетика"; будьте уверены, если его тяпнет за ногу собака, то называться это будет не иначе как "мой страшный контакт с биосферой". Но всякий раз тут же отыгрывает назад: "Вообще-то, все эти мелкие читательские неудобства так же незначительны, как вагонная тряска при путешествии по Транссибу". Но тогда что же значительно? Не дает ответа.

Между тем "Человек с яйцом" лишний раз доказывает (кто бы сомневался) то, что все знали о Проханове и до Данилкина, и до эпопеи с Нацбестом, - то единственное, что о нем нужно знать: хоть голос его и громок, но дар убог, а следовательно, и говорить тут не о чем. Цитаты, которые, по уверению Данилкина, должны свидетельствовать о непреходящем значении Проханова-писателя, по большей части откровенно комичны, хотя и предоставляют богатый материал для психоаналитика.

Признаю, впрочем, что возможен и иной вариант: Проханов не вовсе бездарен - продолжай он писать реалистические очерки, с каковых начинал, как знать, может, все это и не выглядело бы так нелепо. Но его занесло в категорически противопоказанную ему барочность, потянуло к фантастике, к мистике, к эротике - и тут уже без вариантов. Барокко, целиком построенное на эстетике чрезмерности, избыточности, как ни один стиль, требует вкуса и чувства меры. А с тем, что ни то ни другое к числу прохановских достоинств не относится, согласится, полагаю, даже Данилкин. Вот Проханов и "контактирует с биосферой" при виде каждой облезлой шавки - и чем дальше, тем больше. Последние его романы, начиная с "Гексогена", - откровенный трэш, Эдуард Тополь и ничего кроме, но Тополь взбесившийся, вообразивший себя метафизиком и сюрреалистом.

Хочу оговориться: описанный "иной вариант" - на самом деле не реальная развилка, а отвлеченность, абстракция, игра воображения. В пути Проханова есть своя беспощадная логика - собственно, об этом и должен был бы писать его честный биограф. Феномен Проханова (если допустить, что таковой все же наличествует) состоит в том, что он представляет собой удивительно законченный образчик полуобразованного эклектика, постоянно рассуждающего о "высоком", - чрезвычайно репрезентативная фигура для современной поп-культуры. Как и многие из того круга литераторов, с которым он ассоциировался в начале своего пути, Проханов целиком взращен на эрзацах: Джемаль ему напел про мистику, Дугин про евразийство, Мамлеев заменил Достоевского; человек с репутацией финальной инстанции вкуса здесь Владимир Бушин, а идеал политика - Олег Бакланов (был, если кто не помнит, такой гэкачепист, добросовестный Данилкин встретился с ним - и вздрогнул). В одном из романов Проханова постоянный двойник автора Белосельцев собирается заказать портрет любимой девушки у Шилова - вот и вся его эстетика, весь уровень, вот и весь генезис его знаменитого стиля, этого тяжелозвонкого скаканья по потрясенной мостовой.

Манера Проханова того же происхождения, что и речь людей, переехавших из деревни в город или с национальных окраин в метрополию. "В какие часы баня функционирует?" - интересовался у меня сосед по общаге, казах из Узбекистана, четвертый год мучившийся на филфаке. Единственной, кажется, книгой в его комнате был словарь иностранных слов, который он мог читать часами, отвлекаясь таким образом от мыслей об очередном заваленном экзамене и необходимости пересдачи. Точно так ведет себя и Проханов: написал Космос с большой буквы - и наступили красота и философия.

Кстати, и обилие садистских сцен в его текстах, о чем неоднократно писали критики, в частности Наталья Иванова, по-моему, вовсе не означает, что Проханов прирожденный садист. Просто он не знает других выразительных средств, кроме форсажа. Так ребенку кажется, что чем громче он крикнет, тем лучшим певцом будет признан. Голливудское "кетчупа не жалеть" воспринято Прохановым как универсальный принцип искусства - отсюда фонтаны крови и прочая расчлененка.

       
Print version Распечатать