Открытие в Москве Музея истории ГУЛАГа ставит много вопросов. С одной стороны, музей был нужен, его долго ждали, он получился достойным. С другой — не совсем понятно, какое место он займет в нынешней политике памяти.
“Мы” не знаем, любить Сталина или ненавидеть, и шаг к знанию боится сделать и центральная власть, и простой человек. Отказавшись от Сталина, мы как бы должны отказаться и от Победы, а кроме этого у нас остаются только балет и Юрий Гагарин.
Нацисты умело использовали инструмент страха – немцы боялись евреев. Схожая ситуация складывается и по отношению к мигрантам в современной Европе – их боятся. Проблема Европы - что делать с людским страхом, с их эмоциями. Есть страны, которые называют людей фашистами только за то, что они боятся.
Просто вдруг обнажилась пустота жизни. И в этом смысле мы вправе себя спросить: а разве наше время не пустое? Я не про политику; чтобы сопоставить тогдашний застой и нынешний, тот маразм и этот, большого ума не надо. Но метафизическая параллель есть.
У современной исторической памяти есть две особенности: криминализация и виктимизация прошлого – взгляд на историю как на цепь преступлений и стремлении сообществ представить себя в качестве их жертв.
В день 70-летия начала Великой Отечественной войны, которая уже не принадлежит новой России и принадлежать не может, общество с остервенением срывается в пляску на гробах сталинской эпохи, с живыми трупами и прахом, скрывая.
После Сталина Советский Союз достаточно скоро рухнул – произошла грандиознейшая катастрофа ХХ века, грандиознейшее схлопывание менеджерского проекта, а Петр Первый оставил работоспособное государство.
Европе хочется думать, что нацизм был извращением гуманистической традиции, но в ЕС спрятана гложущая память о том, что там нацизм воспринимался с восторгом. Фон Триер ворошит загнанную в скандинавское подсознание память о нацистском соблазне.
Не случилось ли недоразумения, когда фон Триер, желая отшутиться, запутавшись в словах, сказал какую-то нелепицу, и из этого сделали сенсацию, навесив на режиссера всех собак? Или это была не нелепица?
Хотим ли мы заниматься тем, что создаем политику памяти и потом сами верим в нее? Почему это происходит? Не потому ли, что исходно нам больше не во что верить?
В памяти масс останется лишь последний процесс над последним нацистским преступником Иваном Демьянюком. Ведь у мирового сообщества, как известно, очень избирательная историческая память.
Приговор Демьянюку – это международный приговор Шухевичу и Бандере, Мельнику и Боровцу, и всем тем "славным героям" Западной Украины, героизация преступлений которых до сих пор не позволяет нашим народам возродить их историческое единство.
Пребывание тела Ленина в мавзолее на Красной площади через двадцать лет после падения СССР объясняется не какими-либо идеологическими влияниями и настроениями, а полным отсутствием таковых.
Человеческая память устроена достаточно странно. Бывает, люди быстро привыкают к хорошему и уже не помнят, какой ужас им доводилось наблюдать совсем недавно. Подобная история происходит ныне.
Для наблюдателей стало очевидно, что Янукович и поддерживающие его силы пытаются сохранить Украину в едином цивилизационно-культурном пространстве с Россией. Но не надо расслабляться: бандеры и шухевичи ещё расхаживают в лесах с обрезами.
Негативный эффект для целостности гражданского общества Украины от отмены героизации Бандеры зеркален негативному эффекту от указа по его героизации.
В настоящее время звание Герой Украины носит огромное количество людей, которых расстрелял бы не только Бандера с Шухевичем или Сталин с Берией, но и такие умеренные деятели, как Хрущев или Брежнев. Награда настолько скомпрометирована, что Бандера, пожалуй, от нее отказался бы.
Позорная стыдливость и желание сидеть на двух стульях лишают какого бы то ни было политического смысла решение украинских властей об отмене присвоения звания Героя Украины Степану Бандере.
Ирония не всегда спасительна. Когда 4 ноября до полусмерти избили Константина Фетисова, а с 5-го на 6-е – журналиста Олега Кашина стало не до иронии. Даже тем, кто не поддерживает ни "несогласных", ни "стратегов 31", ни вообще – оппозицию...
Сможем ли мы оставить о себе память, которая не будет изрезана вдоль и поперек дизайнерами будущих "комиссий", – вот вопрос, на который однажды, смею надеяться, смогут ответить историки грядущих эпох.
К Сванидзе выкатывается очень серьезная и отчасти справедливая претензия. Хотя выкатывается из очень странных окопов. Его упрекают ни много ни мало в доносе чеченским националистам на русских историков Вдовина и Барсенкова.
"История России 1917-2009" выдержала три издания. И вот Комиссия Общественной Палаты РФ по межнациональным отношениям и свободе совести под председательством Николая Сванидзе выносит учебнику обвинительный вердикт.
Николай Сванидзе принимает участие в очередной операции на фронте информационной борьбы. Суть этой операции сводится к хорошему русскому слову "торкнуть".
Есть другая Польша, поразительна похожая на нас - Польша, которая оценила демонстрацию фильма "Катынь" Анджея Вайды; Польша, которой Дмитрий Медведев адресовал публикацию на своем сайте документов по Катынской трагедии.
Советская история удобна для трактовок со стороны современных поколений – большинство ныне живущих полагают, что они в ней специалисты, поскольку они в ней жили.
Жертвой теракта 1 мая в Нальчике стал ветеран Великой Отечественной Войны Саид Шебзухов, скончавшийся в больнице от полученных ран. Вскоре ветеран должен был отметить свое 104-летие.
Фильм "Утомленные солнцем - 2" похож на сказку о двенадцати подвигах Геракла-Михалкова, который ни в огне не горит, ни в воде не тонет, да еще, поднатужившись, немецкий танк за пушку поднимает. Жаль только, блоху не подковал.
Было бы неразумно выдирать из учебника истории тяжкие и страшные страницы, как и вымарывать из него портреты злодеев. Их надлежит оставлять как урок (уж простите за банальность) современникам и будущим поколениям.
Сложно понять, какие противоречия уживались в душе Берии. Как можно было сначала абсолютно осознанно пытаться предотвратить готовящиеся злодеяния, а потом, потерпев неудачу, не менее осознанно совершать эти преступления.
Мы переживаем момент, когда кончается внешняя, предположительно объективная история и начинается история внутренняя – как чистая историчность проживания в реальном времени.
Прошлое – не только источник консолидации народов, но и почва для сближения между ними. Трагическое прошлое объединяет сильнее всего. И наша национальная политика памяти должна строиться в первую очередь на осознании, освоении именно трагического прошлого.
Опасность национал-социализма осознается всеми, независимо от того, где они живут – в Прибалтике, в России, в Германии или в Америке.
Восточной Европы должны, безусловно, заниматься честным и всесторонним расследованием своей истории 1930-х и начала 1940-х годов прошлого века.
Прибалтийские страны, Польша, Беларусь и Украина несут такую же ответственность, как и Советский Союз, и должны дать правильную оценку своим военным преступлениям, в особенности участию своих граждан в этнических чистках и убийствах по национальному признаку.
Сегодняшняя Россия должна, скорее, чувствовать свою преемственность с той Россией, которая существовала до 1917 года.
В России нет авторитетных историков. То есть, выступает где-нибудь академик или директор Института истории, а его никто в Польше, в Венгрии, в Болгарии, на Украине не знает и считаться с его мнением не может.
Уместно и закономерно, что демократическая Европа объявила обе эти идеологии несовместимыми со своими ценностями.
Почему в названии придуманного финнами знаменитого коктейля упомянут лишь Молотов? Где Риббентороп – олицетворение Германии, отдавшей Суоми на растерзание большевикам? Дело не в длине фамилии: Риббентроп на них не нападал.
Попытки навязать определение "тоталитарный" по отношению к СССР являются следствием политической конъюнктуры – они используются для ведения информационной войны против современной Российской Федерации.
Заинтересованность государства в создании эффективной системы "мобильной защиты" отечественной истории может дать новый импульс престижу исторической науки и повысить значение неформальных объединений специалистов по проблемам истории XX века.
Сталин ошибся не тогда, когда заключил пакт о ненападении с Гитлером, но когда просчитался в сроках нападения Германии на Советский Союз. Если бы в 1940 году Сталин поторопился и ударил бы по вермахту, сценарий войны мог бы быть иным.
Понятие виновности может быть отнесено практически ко всем странам-участникам II Мировой войны. Впрочем, своих "скелетов в шкафах" у нас, несомненно, больше.
Украинские лидеры претендуют на успех в сфере изменения цивилизационной природы общества, вектора его исторического развития и связанной с этим перестановкой акцентов в трактовке истории.
Европа, отгораживаясь от России новым валом из восточноевропейских стран, попадается в ту же ловушку, что и в середине прошлого столетия. Неонацизм, расцветающий пышным цветом в Прибалтике и на Украине, не друг Западу, а лишь его временный союзник в борьбе с Россией.
Внушать, что различия между коммунизмом и нацизмом незначительны, - это недопустимый догматизм. Коммунизм был выродившимся отростком Просвещения, нацизм же был уродливым ублюдком романтизма.
Миф о Дрездене – это сосредоточие усилий по нравственному отождествлению западных союзников с нацистской Германией. А если взглянуть шире, – то и попыток дискредитировать и криминализировать американскую и британскую внешнюю политику.
Российское государство пытается встать выше критики. В случае комиссии по фальсификации истории речь идет о государственнической идеологии больше, чем о реабилитации сталинизма. Хотя государственническая идеология мне не близка, она набирает обороты.
Что представляют собой учебники последних лет по отечественной истории?
Непримиримость украинских борцов за освобождение своего прошлого от всего русского имеет структурное объяснение: "русский проект" включает в себя историю той территории и того населения, которые профессиональные самостийники считают исключительно "своими".
Вместо того, чтобы развивать науку, создают чиновничью комиссию, которая призвана объяснять, каково же было прошлое. Конечно, хочется верить, что она улучшит ситуацию. Если только не превратится во что-то вроде "Министерства правды" с репрессивными функциями.
Об исторической науке как таковой придется забыть всерьез и надолго. До тех пор, пока власть не будет вынуждена признать, что бороться с фальсификациями должны сами историки, а не чиновники, каковыми являются, в частности, директора академических институтов.
Будучи президентом России, Владимир Путин внес предложение о введении нового праздника – 4 ноября, которое затем было принято ГД. Однако оказалась, что официальная причина введения нового праздника - "единение народа" - расплывчата. Особенно на фоне празднования 12 июня.
России необходима модель восстановления исторической памяти, но не против другого народа, как делают на Украине, а против бесчеловечного режима.
Попытки отрицания преступности сталинизма, исключительное акцентирование на "модернизационных" аспектах сталинской революции и победы в войне с нацизмом неприемлемы.
Сталинизм: неактуальная реальность? О новой серии книг
C фальсификациями истории у нас борются не официальные историки, не академики и специалисты от парты и кафедры, а любители. Именно любители утомились ждать, пока официальные историки раскочегарятся и дадут ответ на бредни, изрыгаемые Резунами.
Между Россией и Украиной в последние годы идет напряженная война — война смыслов, знаков, интерпретаций, к которой добавилась еще и исторических дат. Увы, российско-украинские отношения — уже давно не диалог, а два злобных параноидальных монолога.
До сих пор не только не появился единый кандидат в президенты от демократических сил, каким был Борис Николаевич Ельцин, но и само либеральное поле просто-напросто оскудело.
Ленин и олицетворяемое им "советское" начало – это политическая и социокультурная константа современного российского общества.
Ленин как символ остаётся одной из несущих конструкций не только советской, но современной российской ментальности.
Прецедент коллективной немецкой вины и по сей день остается шедевром западной политической технологии. Решающим было именно отождествление субъекта вины с народом, после чего виновными оказывались уже не конкретно те или эти, а в буквальном смысле все, включая умерших и нерожденных.
То, что общественные дискуссии посвящаются прошлому, позволяет закрыть вопрос о создании будущего как продукта деятельности человека. И дело не в том, чтобы не думать о прошлом, а в том, чтобы, думая о нем, не забывать о будущем.
Вряд ли может существовать нормальная психологическая атмосфера там, где населению непрерывно прививают комплекс жертвы и желание отомстить "врагам нации", не давая при этом позитивной опоры в прошлом.
России необходима своя программа увековечивания памяти жертв "Голодомора". Чем быстрее Россия объявит о том, что признает за него ответственность, тем будет лучше для всех.
Инакомыслие в нашей стране всегда в той или иной степени подразумевало правозащитную деятельность. Лидеры "Мемориала" здесь не исключение.
Сегодня в Японии воспринимают Китай как страну, которая вытеснила Японию с ее лидирующего положения в регионе.
Политика памяти может быть совсем неактуальна в эпоху постмодернизма, когда общество любит жить без ностальгии. Не секрет, что сейчас впервые в истории культуры наступило время, которому чужда тяга к прошлому.
Коллективной памятью не так-то просто манипулировать. Во многом она развивается сама по себе, у нее есть собственная динамика.
Нет никаких доказательств того, что отдельные исторические образы, транслируемые средствами массовой информации, откладываются в коллективную память.
Как только прекращается активный исторический поиск, активное изучение истории как того, что было на самом деле, – происходит немедленное обезоруживание перед лицом возможной агрессии против общественной памяти.
Америка долго и нежно прощалась с 96-летним медиапатриархом, более полувека создававшим устную историю своей страны…
Дефицит политики памяти – это самое слабое место в идеологии и духовной жизни посткоммунистической России.
Украинец становится украинцем не тогда, когда он противоставляет себя полякам, литовцам, татарам или венграм, а тогда, когда он начинает противоставлять себя русским и, что значительно менее актуально, – белорусам.
Важно не стремиться получить абсолютные результаты, раз и навсегда дать "окончательные" определения ключевым фактам истории. Намного важнее само существование базового желания "переварить" травмирующие события, случившиеся в прошлом.
Политика памяти отражает истинное стремление к примирению и пониманию, к преодолению взаимных различий.
Политика памяти – важный компонент в деятельности всех политических сил.
В настоящее время ни одна мусульманская группа не требует воссоздания аль-Андалусии как политического образования.
Российское общество расколото по признаку отношения к собственной истории – или, точнее, к мифам о собственной истории, поскольку процент граждан, обладающих необходимыми знаниями, к сожалению, крайне мал.
Я сомневаюсь в существовании единой европейской политики памяти. Резолюции Европарламента и ПАСЕ по историческим вопросам доказывают не существование общеевропейской политики памяти, а как раз ее отсутствие.
Россия, не имея собственной политики памяти, стала беззащитным и безопасным экраном диффамационных проекций и агрессивных фобий.
Любое национальное движение, любая диктатура нуждаются в символах прошлого, которые легитимизируют претензии на право и традицию.
В России полным ходом идет кампания по выбору "Имени России". Это уже вторая попытка выбрать наиболее значимую историческую личность. Как известно, первая попытка была признана неудачной, но оказывается, что и внешне благополучная Франция страдает от тех же самых проблем, что и Россия.
Следующая » 1 2 3 4 5